Очень много бойцов попадало в снежные обвалы и погибало. Часть людей удавалось находить живыми, но сильно искалеченными и обмороженными, другие навсегда остались под снегом, который потом превращался в лед. (Вечная им слава и память!)
Донесения периода боевых действий на перевалах свидетельствуют:
Начальник штаба 242-й горнострелковой дивизии в штаб 46-й армии: «01.12.1942 г. Подразделение 897-го горнострелкового полка в количестве 205 человек к 12.00 достигло подножия перевала Донгуз-Орун. Бойцы двигались вверх на расстоянии одного метра друг от друга. Продвижению мешала сильная метель, ограничившая видимость. В 12.30 с двух высот северо-западнее перевала сошла снежная лавина шириной 70–80 метров и протяжением свыше одного километра. Она шла навстречу с громадной скоростью и застигла всех идущих врасплох. Засыпано было 172 человека, из которых 49 были откопаны тут же, из них 5 тяжелораненых и 2 мертвых, остальные не найдены, видимо, они были снесены в трещины и засыпаны снегом».
Начальник штаба 242-й горнострелковой дивизии доносил в штаб 46-й армии: «20.11.1942 г. К перевалам Донгуз-Орун и Басса выдвинулся спасательный отряд – 150 бойцов. Эвакуированы 125 тяжело обмороженных бойцов и командиров. Откопаны из лавин 59 человек, из них 6 мертвых. 48 человек не нашли – остались в лавине».
В начале ноября 1942 года я получил приказ командира 242-й горнострелковой дивизии полковника Г.Г. Курашвили проверить со своими инструкторами организацию обороны перевалов Бечо, Ах-Су, Местийского, Твибер, Семи, Верхнего и Нижнего Цаннера, доставить туда технические и медицинские средства, чтобы уменьшить трагическую гибель людей от снежных лавин.
Мне самому трижды пришлось побывать в лавинах. В первом случае я сумел остаться на поверхности лавины: пролетев по склону около 200 метров, был немного присыпан снегом и смог самостоятельно выбраться. Во втором случае – на Местийском перевале, при смене боевого охранения, в лавину попала вся наша группа в количестве 11 человек. Засыпанный снегом, я пробыл под ним всего 15 минут. Меня быстро откопали трое моих горных стрелков, оставшихся на поверхности лавины, а затем мы откопали остальных. Все были спасены, и никто не пострадал, потому что, во-первых, мы не растерялись и, если так можно сказать, правильно вели себя при попадании в лавину и нахождении в ней.
А вот о третьем случае я хочу рассказать особо и подробнее.
В тот день, 2 декабря 1942 года, валил снег. Он падал большими хлопьями, неторопливо, точно на театральной сцене. И накануне, и третьего дня, и неделю назад. Снег накрыл перевалы Кавказа ровной слепящей белизной – такой красивой в редкие солнечные дни и такой страшной для тех, кто знал этой красоте цену.
Я вел роту 5-го отдельного горнострелкового отряда на перевалы Твибер и Семи. Мы спешили на смену боевых охранений. За десять дней отдыха ребята подлечили обмороженные руки и ноги, отоспались в землянках на нарах, подкормились. Впереди их ждали снежные хижины, режущий ветер, обеды всухомятку на снегу, новые обморожения и… смерть. Впереди был фронт, самый высокогорный в той войне.
Из Местиа, что в центре Сванетии, вышли ранним утром. До Жабеши поднималась накатанная санями дорога. Идти было легко, словно не давили на плечи лямки 50-килограммовых рюкзаков, автоматов, лыж. Несколько человек шли со снайперскими винтовками, четверо несли ручные пулеметы. Село Жабеши оказалось засыпанным снегом почти до самых крыш. Дома едва просвечивали сквозь снежную завесу. Это больше всего тревожило нас. За селением начинался самый трудный участок пути: надо было карабкаться к перевалу по очень крутому склону. Метеосводка подтверждала, что тревога не напрасна – горы были покрыты толстым слоем снега, в любой момент готовым сорваться лавиной.
Той зимой природа ополчилась на людей. От пуль и снарядов погибало меньше, чем от «белой смерти». Нашему отряду пока везло. Прошла снежная осень, и снега насыпало на высоту телеграфного столба, а в отряде еще ни один человек не погиб под лавиной. Казалось, судьба бережет нас. И все же каждый был настороже.
Ответственность за проводку людей и смену боевых охранений лежала на мне – девятнадцатилетнем старшем инструкторе военного альпинизма. Я верил в то, что лавины минуют нас. Уверенность эта удваивала силы и укрепляла надежду во мне и в тех, кто шел следом.
В этот раз мне предстоял сложный экзамен – провести без потерь людей по крутым склонам, скрытым под толщей снега. Я знал, что именно с таких склонов и срываются мощные лавины.
На привале перед подъемом отобрали десять человек для штурмовой группы. Десять самых опытных и выносливых горных стрелков. Оставили поклажу, с собой взяли только автоматы, гранаты да снежные лопатки. Пошли колонной по одному. Красные лавинные шнуры распущенными конскими хвостами гладили рыхлый снег.
Торить тропу начал я. Не торопясь, размеренным шагом, в полной тишине. Ни свистеть, ни кричать нельзя. Даже громкое слово может вызвать лавину. Команды подаются только вполголоса или знаками. Несмотря на снегоступы, я провалился в пушистый снег по пояс. Тропа медленно, но все же «росла» вверх.
Следом шел Годжи. Годжи Зуребиани, сван, рожденный, чтобы быть охотником и альпинистом. До войны он заработал значок заслуженного мастера спорта на самых трудных вершинах страны. Как знать, может, и не верил бы я так твердо в свою звезду, не будь все время рядом со мною Годжи.
Пройдя метров двести, я пропустил всех вперед и замкнул группу. Скоро и запыхавшийся Годжи поступил так же, снова встав за мной. Теперь, сменяя друг друга, торили тропу ребята из штурмовой десятки. Мы с Годжи показывали направление.
Через час подошли к самым опасным склонам. Снежная целина круто поднималась перед нами. Засыпанная тропа в этом месте серпантином уходила вверх. Ее еще нужно было «нащупать». Дальше подниматься всем вместе было нельзя – в любую секунду на нас могла пойти лавина. Она готова была сорваться даже от кашля, даже от скрипа снегоступа. Чтобы не попасть под нее на склоне, требовалось спустить лавину самим. Оставив штурмовую группу отдыхать, мы с Годжи пошли вдвоем.
Погода, похоже, сменила гнев на милость. Снегопад иссяк. Белесая пелена понемногу рассеивалась, открывая оставшиеся далеко внизу дома Жабеши и одинокую сторожевую сванскую башню на полпути к ним. С высоты древняя башня казалась игрушечной. Стала видна цепочка ротной колонны с замыкавшим ее горным спасателем Мумаладзе. Ираклий шел с тремя огромными кавказскими овчарками-волкодавами, которые отсюда казались тремя черными точками на белом снегу. Эти собаки, чем-то похожие на сенбернаров, были обучены поиску людей под снегом.