Потери гарнизона 23 июня были огромны, притом что немцы, наоборот, не понесли существенного ущерба.
«После прорыва людей заметно поубавилось, — вспоминает И.И. Долотов. — В коридорах появлялись только отдельные пробегающие красноармейцы. Все были у окон, заваленных разломанной мебелью и матрасами почти доверху. Снизу под матрасами подложены были кирпичи, которые представляли собой своеобразные бойницы, позволяющие все видеть и обстреливать впереди. С внешней стороны они скрывали все, что делается или перемещается в казармах. Иногда взрывом снаряда вышибало всю заделку из окна, внутри начинался пожар, но это было уже незначащим пустяком среди окружающих событий».
Обстановка требовала объединения всех сил гарнизона под единым руководством. Утром, используя временное затишье, капитан Зубачев и лейтенант Виноградов перебрались в казарму 33-го инженерного полка, где встретились с Фоминым:
«Собрались в небольшой комнате с оконными проемами в сторону Мухавца. Мы все познакомились. Фомин потребовал, чтобы предъявили документы. Я был в полной форме с орденом Красной Звезды на груди. Внешний вид у нас был настолько необычным, что узнать даже знакомые лица затруднялись: воспаленные глаза, покрытое толстым слоем пыли и копоти обмундирование.
После короткого знакомства с нами и уточнения обстановки на участках комиссар Фомин доложил о том, что сложившиеся обстоятельства требуют немедленного, еще более организованного и оперативного руководства обороной и поставил перед нами задачу: выяснить наличие боеприпасов и продовольствия, состояние раненых, кроме того, связаться с соседями по обороне, предложить им проделать то же самое и к 18.00 24 июня прибыть к Фомину с докладом».
Затем на крепость вновь посыпались тяжелые снаряды — начинался новый день.
В подвале отсека, примыкавшего к Брестским воротам, состоялось еще одно совещание командиров и политработников, на котором решался вопрос о создании сводной боевой группы. Как вспоминает A.A. Виноградов, к этому времени в Цитадели сложилось следующее положение:
Очень большие потери убитыми и ранеными.
Малое наличие отечественных боеприпасов.
Исключительно тяжелое положение с ранеными, детьми и женщинами из-за отсутствия требуемых условий, медицинского персонала, медикаментов и перевязочных средств. Тяжелая атмосфера от разложения трупов валила с ног малосильных и легкораненых бойцов и командиров.
4. Запасы продовольствия, которые нам удалось создать в первый день, приходили к концу.
Центральная часть крепости находилась в круговой осаде противника.
Тогда же был написан Приказ № 1, согласно которому командование группой возлагалось на капитана И.Н. Зубачева, его заместителем назначили Е.М. Фомина. Обязанности начальника штаба были возложены на помначштаба 44-го стрелкового полка старшего лейтенанта А.И. Семененко. И хотя командованию сводной группы не удалось объединить руководство боевыми действиями на всей территории крепости, а Семененко так и не смог приступить к исполнению обязанностей, штаб сыграл свою роль в их активизации.
Капитан И.Н. Зубачев (1898–1944), возглавивший сводную группу Цитадели. Полковой комиссар Е.М. Фомин (1909–1941). Приказ № 1 от 24 июня 1941 г.
«О том, что создан штаб, — пишет командир пулеметного отделения 455-го стрелкового полка сержант А.Д. Романов, — я услышал ночью под 25 июня от покойного сержанта Александра Автономова, — он ползал от Белого дворца к казармам нашего полка («Авось пожрать что найду»). Вернулся он оттуда вместе с помощником командира стрелкового взвода нашей полковой школы Легостаевым и, кажется, с Васильковским из химсклада. Автономов сказал: «Слава богу, появились большие командиры; говорят, полковой комиссар, капитаны, политруки, наш Красавчик (так мы между собой называли A.A. Виноградова) сколотили общий штаб. Те, что пришли с Автономовым, что-то сказали A.M. Ногаю, говорили с разными группами бойцов, лазили в подвалы. Вскоре из разных мест слышалось: «Из какого ты полка, товарищ? Какое звание? Штаб приказал». Переписывали, кто из какого подразделения, какое у кого оружие, сколько кто имеет патронов, гранат, сколько годных пулеметов, составляли списки раненых, устанавливались фамилии убитых, умерших от ран. Словом, начал действовать какой-то орган…
Если говорить объективно о тех, кто руководил боями на Центральном острове крепости, то скажу прямо: руководили те, кто не щадил своей жизни и умел повести или направить против врага людей туда, куда в данный момент это было всего нужнее. Необходимо еще иметь в виду, что бои в крепости были необычными не только по своей жестокости. Приказавший, независимо от звания и должности, подчас погибал, едва успев приказать, а исполнителей приказа рассекал свинцовый вихрь, куда-то отбрасывал или всех уничтожал…
И я, с полной партийной и гражданской ответственностью, утверждаю: был приказ № 1 или не было его, перечислены в нем фамилии или совсем этого не было, руководили боями и воевали те, кто эти действия зафиксировал своей кровью и чаще — жизнью…
25 и 26 июня чувствовалось, что боями отдельных групп руководят: прибегают и приползают связные, в наиболее опасные места поспевает помощь».
С целью подготовки прорыва командование сводной группы поручило лейтенанту A.A. Виноградову сформировать ударный отряд в составе трех стрелковых и одного пулеметного взводов общей численностью 120 человек. В случае удачи авангарда в пробитую брешь должны были выйти главные силы оборонявшихся. Прорываться решили на северо-восток. Основная масса бойцов, сражавшихся на Центральном острове, сосредоточивалась в северном полукольце казарм у Трехарочных ворот. В Белом дворце и здании Инженерного управления оставались лишь группы прикрытия.
Немецкие военные репортеры сообщали читателям: «В течение трех дней наша пехота залегает на валах перед крепостью. В 10 утра начинается последний акт драмы… В казематах и казармах с неистовой ненавистью против немцев еще сражается несколько тысяч советских солдат. Вокруг горят дома, и над территорией сражения стоит постоянный грохот. Советские снайперы ведут огонь с крыш; советские войска выбрасывают белые флаги, но после этого стреляют в немецких парламентеров, санитаров и посылают русских в немецкой униформе».
Кольцо неуклонно сжималось. Осада становилась все ожесточенней. К дыму, душившему бойцов, прибавился смрад от многочисленных разлагавшихся трупов людей и лошадей. Защитники крепости страдали от отсутствия пищи и медикаментов, но еще более от жажды. Водопровод вышел из строя в первые минуты немецкого обстрела. Колодцев внутри крепости не было. Пробраться к реке, протекавшей в 10–15 метрах от кольцевой казармы, ни днем, ни ночью практически не было возможности. Немцы, установив в прибрежных кустах пулеметы, немедленно открывали бешеный огонь. Всю ночь взлетали осветительные ракеты и работали прожектора. Каждая вылазка к реке оплачивалась человеческими жизнями. В подвалах казематов бойцы взламывали полы и рыли ямы, в которые просачивалась вода, зачастую непригодная для питья из-за близости к полковым конюшням или автостоянкам.
