Растерялся и верный слуга Сталина — Берия. Сообщения работников НКВД приграничных республик и областей повергли его в состояние страха перед надвигающейся грозной силой германской армии. Еще вчера, 21 июня, он бичевал, приказывал «стереть в лагерную пыль» всех, кто говорил правду о готовящемся нападении Германии на СССР, кто обеспокоенно докладывал о растущем количестве немецких дивизий у наших границ, а сегодня, в первый день войны, он боялся снять трубку и позвонить своему хозяину, беспричинно ворошил бумаги, словно искал среди них спасение или защиту… К началу войны в ведомстве Берия было около 2,5 миллиона человек, из них подлежало эвакуации 750 тысяч заключенных…
24 июня 1941 года Цанава отдал приказ об эвакуации личного состава, членов их семей, документов штатных работников наркомата. Для НКГБ сразу же нашлись и автомобили, и железнодорожные вагоны. Под непрерывной бомбежкой грузились архив, многочисленные «дела», оружие, боеприпасы, и все, вместе с сотрудниками, направлялось на восток по Московскому и Могилевскому шоссе.
Цанава беспрерывно отдавал приказания, звонил по телефону, требуя немедленно предоставить в его распоряжение «все наличные бортовые автомобили», угрожая то арестом, то расстрелом…
В конце дня он вызвал к себе начальника минской тюрьмы и, взглянув на плотно прикрытую дверь, приказал начать эвакуацию арестованных, состоящих под следствием, осужденных уголовников, воров, грабителей. О политических говорил вполголоса…
Среди ночи в тюрьме, обитатели которой, зная о начавшейся войне и эвакуации, ждали решения своей участи, неожиданно услышали топот надзирателей, отрывистые команды начальников, грохот открываемых замков и камер, крики «Выходи с вещами!». Арестованные с облегчением подумали о том, что вот-вот их отвезут в военкомат, дадут оружие и — на фронт. В худшем случае — на вокзал, в «телятники» и — на Колыму или в Сибирь. Переговариваясь между собой, подследственные гадали вслух о том, какое оружие им выдадут («вот бы автоматы, как на финской!»), куда пошлют помогать Красной Армии громить врага. Самые наблюдательные заметили, что везут не в военкомат и не на вокзал, а по Могилевскому шоссе, на восток, значит, все-таки оружия пока не доверили, везут в тыл, там видно будет.
Натуженно гудели двигатели ЗИСов, молчали охранники, и все, казалось, шло к тому, что им придется довольно долго добираться до Москвы или Горького, где их, похоже, пересадят в теплушки. Может, и повезет — передумает начальство, глядишь, и на фронт направят в маршевых ротах.
Но ЗИСы вдруг свернули с шоссе и поехали по грунтовой дороге, подкидывая кузова на неровностях и колдобинах. Что это значило? Арестованные забеспокоились — машины медленно двигались по опушке леса, через несколько минут и вовсе остановились возле молодого овражка, поросшего репейником и березовым подлеском; вслед за крытыми ЗИСами к опушке подъехали «полуторки», выкрашенные в защитный цвет, из которых начали выпрыгивать конвой и собаки; овчарки, туго натягивая длинные поводки, рычали, рыли лапами землю, рвались в сторону выстроившихся в две шеренги оборванных, изможденных людей. С двух концов строя двигались охранники и скручивали руки арестованных проволокой. Только теперь, увидев стоявших позади вооруженных энкавэдэвцев, изготовившихся к стрельбе, люди поняли, что их минуты сочтены. Кто-то из строя выскочил, кто-то закричал истошно, и тут же началась беспорядочная стрельба из наганов и винтовок в людей; пристреленные падали на край овражка, скатывались тут же на замшелое дно, дергаясь и крича; убийцы вели огонь бесприцельно, нанося обреченным тяжелые и легкие ранения, сталкивали ногами тела убитых и раненых вниз, добивая каждого, кто пытался подняться или выползти из овражка, хватаясь за тонкие стволы березок-трехлеток, за колючий репейник, не ощущая боли, оглушенные стрельбой, громким рыком почуявших кровь взбешенных овчарок, набрасывающихся на ползущих людей. Бойня продолжалась недолго, выстрелы становились все реже и реже, крики затихли, и только глухие стоны какое-то время доносились из овражка, но после того, как убийцы в милицейской форме прошли между лежащих на земле людей, добивая раненых, все стихло, и даже рвавшиеся с поводков несколько минут назад овчарки и те поутихли, развалившись у ног своих хозяев с высунутыми длинными розовыми языками. Добив последних, энкавэдэшники закурили, собравшись на краю овражка, поговорили об «операции» и неторопливо направились к машинам, засовывая наганы в кобуры и на ходу считая оставшиеся патроны. Из-за верхушек деревьев медленно поднималось утреннее, умытое свежей росой солнце; из леса доносилось веселое щебетание птиц, громко каркала одинокая ворона, и только со стороны Минска слышались редкие уханья рвавшихся авиационных бомб да тянулись черные шлейфы дымов.
На опушку вышла низенькая старушка, перекрестилась, посмотрела на лежащих в траве убитых, перевела взгляд на усаживающихся в машины энкавэдэшников и словно в осуждение их сказала:
— По-христиански прикопать бы надо, в могилки каждого. За что же вы их?
— Не христиане они, мать, какие им еще могилы, так сгниют.
— А кто же они такие?
— Враги народа, мать! Туда им и дорога. Поехали, а то там нас ждут очередные «жмурики». Работы нам на сегодня хватит… — Помолчал, дымя самокруткой, добавил: — Их вон сколь там, считай, тысячи.
— Не мы одни, еще есть группы: те в других местах трудятся.
— Работенка, мать твою…
29 июня Сталин, Молотов, Берия и Маленков без предварительного уведомления внезапно появились в кабинете наркома обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко. Поборов кратковременную растерянность, вызванную неожиданным появлением членов Политбюро в наркомате, маршал встревоженно доложил Сталину:
— Руководство наркомата изучает оперативную обстановку на фронтах!
— Изучаете… — Сталин долго стоял возле длинного стола, всматриваясь в испещренные символами и знаками карты. — Докладывайте обстановку! — строго, не глядя на вытянувшихся Тимошенко, Жукова, Ватутина, потребовал Сталин.
В огромном кабинете повисла гнетущая тишина.
— Товарищ Сталин, обстановка нам не вся ясна, есть противоречивые данные. Я… не готов к докладу, — упавшим голосом произнес Тимошенко.
Сталин гневно взглянул на наркома, ожег взглядом стоявших по стойке «смирно» Жукова и Ватутина.
— Им неясна обстановка! — взорвался Сталин. — Потеряли Белоруссию, половину Прибалтики, армия отступает, а им, видите, неясна обстановка! Вы боитесь сказать правду! Генштаб управляет войсками или нет? Что на Украине? Где штаб Западного фронта? Где Кирпонос? Где Кузнецов? Отвечайте!
