Борис Ресков - Усман Юсупов

Лили нудные бесконечные дожди. К брезентовым чехлам, которыми были укрыты самые ценные станки, прилипли заброшенные злыми холодными порывами ветра разлапистые листья чинар. Все — и рабочие, и инженеры, и директор завода Борис Дмитриевич Лисунов — не уходили с площадки. Здесь питались из походных кухонь, здесь получали по карточке свою рабочую норму: 800 граммов хлеба, здесь, между станин, на несколько часов засыпали в изнеможении, пока товарищи продолжали нести вахту.

Ровно через месяц из кабинета Юсупова было доложено в ГКО: «хозяйство Лисунова» выпускает продукцию. Первые десантные самолеты уже «обкатывались» в ташкентском небе.

Разумеется, и собственная промышленность Узбекистана, не только металлообрабатывающая, но и текстильная, и даже пищевая, встала на военные рельсы. Всего за полгода хозяйство было перестроено на военный лад. И все это при том, что Узбекистан теперь мог полагаться лишь на себя. Война прервала налаженные экономические связи; мгновенно возникла нужда в материалах, промышленном сырье, инструментах, запасных частях. Об этом докладывали письменно в ЦК, а из отделов Юсупову. Он собрал аппарат и сообщил со всей свойственной ему подчас категоричностью:

— Ни у меня, ни у других секретарей ЦК нет времени читать докладные записки. Этот стиль работы, товарищи, надо прекратить. Вы спросите, что делать? Я вам отвечу: идти на предприятия, помогать им, изыскивать возможности на месте, бороться с волокитой и бюрократизмом по правилам, которые диктует военная обстановка; советоваться с народом, с большевиками.

На Ташкентской швейной фабрике выходили из строя машины из-за того, что сносились детали. Нечего было надеяться теперь на то, что их пришлют из подмосковного Подольска. Инструктор ЦК собрал партийцев, спросил: «Как быть? Фронт ждет нашей продукции. (А это были не только гимнастерки, но и парашюты, и чехлы для орудий.) Мы — в бою. Давайте действовать как в бою».

Фронтовая ударная бригада члена партии Примова — токари, слесари, кузнецы — сама начала изготовлять простейшие детали, а вскоре даже самые сложные и тонкие. Все до единой машины были введены в строй.

Расшевелили и местную и кооперативную промышленность, которые едва ли не традиционно числились в отстающих. Они искали (и находили, порой на удивление ученым!) местное сырье, лом цветных металлов, подвергали его первичной обработке и поставляли военным заводам, а сами использовали для дела отходы крупных предприятии.

Фронт получал из Узбекистана самолеты, авиамоторы, минометы, бомбы, мины, обмундирование и обувь, продукты. Когда под Москвой были даны по фашистам первые залпы из «катюш», в ЦК КП(б) Узбекистана говорили друг другу радостным шепотом, — производство реактивных снарядов в Ташкенте относилось к области военной тайны: «Мы стреляли».

Через полгода после начала войны Юсупов говорил со строителями Северного ташкентского канала (кстати, на этой встрече присутствовали эвакуировавшиеся в Ташкент Алексей Толстой и Владимир Луговской, а переводил речь Юсупова с узбекского Гафур Гулям, прекрасный поэт и широчайшей души человек, тот самый, который обратился к обездоленным войной детям со словами «Ты не сирота»), согревшими сердца миллионам).

— На каждую фашистскую гадину, — докладывал народу первый секретарь ЦК, — мы даем, по крайней мере, по одной авиабомбе, по одному снаряду и гранате, несколько сот патронов. Если не на одного, то на десяток фашистов — по одной «катюшке», — он произнес именно так, с милой неправильностью, и разъяснил строителям, по преимуществу колхозникам: — Говорят «Катя», а уменьшительно «Катюшка». Правда, обычно понимают так, что Катеньку любить — хорошее дело, но я вам доложу, что это такая «Катенька», которая не оставляет от фашистов ни мяса, ни костей. — И люди восторженно рукоплескали.

Из Узбекистана уходил эшелон за эшелоном: запломбированные вагоны, и на площадке — красноармеец с винтовкой наперевес.

«Мы разместили, смонтировали и пустили в ход десятки важнейших оборонных предприятий… Можно с полным основанием сказать, что за время войны Узбекистан стал одним из серьезных центров военной промышленности Советского Союза», — говорил в другом своем выступлении Юсупов.

Шли эшелоны и в Узбекистан. Прибыло несколько институтов Академии наук СССР (около четырехсот ученых), Белорусская академия наук, Ленинградская консерватория, Украинский академический театр драмы имени Франко, московские театры: имени Ленинского комсомола, имени Революции, Государственный еврейский театр.

Приехала большая группа писателей, и среди них — Алексей Толстой, Анна Ахматова, Якуб Колас.

Ватаги студентов из Ленинграда, Киева, Харькова, мгновенно загоревшие под южным солнцем парни и девушки, весьма беспечные и веселые на фоне грозной поры, разгружали институтское оборудование, сколачивали в общежитиях двухэтажные нары.

Ловко перескакивая начищенными сапогами через лужи на кирпичных тротуарах, спешили на занятия слушатели Высшей военной академии имени Фрунзе.

Во дворе Центрального телеграфа на рассвете выстраивались на зарядку курсанты академии связи, одного из многих военных учебных заведений, прибывших в Узбекистан.

А сколько двигалось черепашьей скоростью, застревая на каждом разъезде, но неуклонно — на Ташкент, наспех сформированных злыми от усталости станционными дежурными поездов, с горькой иронией называемых «пятьсот веселый». Ехали в теплый спокойный край осколки семей, чьи отцы сложили головы в первый день войны, на пограничном рубеже; ехали, спасаясь от фашистов, киевляне и одесситы, жители сожженного Смоленска и израненного Минска; ехали из Молдавии и Буковины…

Счет шел уже не на десятки, а на сотни тысяч. И каждому нужна была хоть одна лепешка в день. А Узбекистан до войны две трети хлеба завозил из краев, которые ныне были заняты врагом. В ноябре, когда волна эвакуации достигла высшей точки, было подсчитано, что зерна остается только на несколько месяцев.

И каждому нужна была хоть какая-никакая защита от непогоды и холода, а кирпича, досок, даже гвоздей не хватало, чтоб строить цехи для военных заводов.

На Привокзальной площади Ташкента сидели таборами беженцы — на чемоданах и узлах, соорудив из одеял ненадежные навесы над головами. Созданные сразу же комиссии: от местных Советов до Совнаркома (членом республиканской комиссии по делам эвакуированных состоял и У. Ю. Юсупов), — занимались учетом, устройством этих людей; принять и обеспечить мало-мальски необходимым всех сразу было невозможно и чисто физически, и потому, что надо было искать и находить новые решения, а возможности были, казалось, исчерпаны дотла. И самые слабовольные из эвакуированных уже ходили по дворам, прося пристанища, а самые нахальные, бывали и такие, так же как бывали трусы на фронте, уже брали за горло. Из уст в уста передавалась похожая на легенду история о еще нестарой тетке, которая привела шумную и бесцеремонную ораву своих детишек в горисполком, впустила их в кабинет председателя и заявила, что никуда они не уйдут отсюда, пока родная Советская власть не даст ей квартиры.