Уже со 2 сентября, две недели, порядок довольствия в 10-й армии нарушился; войска в состав армии все прибывали, а армейское хлебопечение не получило развития; в нашу дивизию хлеб из армии не поступал целыми неделями, вероятно сказывалось соседство гвардии, с которой более считались; дивизия довольствовалась хлебом своим попечением, но только кое-как. Теперь обстановка довольствия должна была еще сгуститься, так как 15 сентября штаб армии, чтобы выиграть себе большую свободу маневра, приказал отправить не только все дивизионные обозы, но и полковые обозы II разряда за р. Березину (приток Немана), т. е. за Молодечно; обоз II разряда отрывались от своих полков на 4 перехода; все нормы тактики и оперативного искусства упразднялись ввиду катастрофически сложившегося для 10-й армии положения. Но распоряжение штаба армии об отводе обозов скрестилось с появлением немцев на участке Палоши Жуйраны — Солы — Сморгонь; обозы скопились в неимоверном количестве в районе Лаваришки — Палоши, т. е. в том самом районе, где должны были развертываться ударные корпуса Флуга, и двигались там, под влиянием слухов о немцах, в самых различных направлениях, загромождая нужные для маневра войск дороги. Доведенный до крайности генерал Флуг издал 16 сентября героическое распоряжение — всем обозам в его районе убрать повозки с дорог и оставаться на тех местах, которые они занимают. В будущем нас ждали совсем голодные, без соли, дни. Пока же соль была, и сибиряки оставили в своих окопах множество мясных туш в подарок нашим стрелкам. По-видимому у сибиряков каждая рота реквизировала скот бесплатно и в неограниченном количестве, зато и дисциплина у них страдала. В предрассветные часы мои стрелки занялись приготовлением доставшегося им мяса, которое сибиряки не собирались уносить — скот везде ходит.
С утра 16 сентября немцы, предвидя, что наше сопротивление на прикрывающей Вильну позиции слабеет и что наши резервы уводятся на восток против прорыва, начали сильный обстрел всей Мейшагольской позиции и повели затем 3 атаки — на 2-ю Финляндскую дивизию на востоке, в центре на Измайловский полк, где им удалось добиться мелкого прорыва, и на левом фланге — на части V Кавказского корпуса, которые немного попятились. Высокое начальство немцев было недовольно весьма ограниченными успехами, которых смогли добиться до сих пор немецкие дивизии, наступавшие на Виленском направлении под общим руководством XXI корпуса. Уже 12 сентября Людендорф обратился к войскам с требованием полного напряжения сил, обещая, что будет достигнута крупная цель; на донесение XXI корпуса о встречаемом им исключительно сильном сопротивлении Людендорф выставил требование — или пусть XXI корпус прорвется к Вильне, или пусть отдаст большую часть своих дивизий обходящему I корпусу. XXI корпус делал теперь последнюю попытку прорвать русский фронт, непосредственно заграждавший путь к Вильне. В этот день среди всех войск, подчиненных Гинденбургу, оглашался его призыв, требовавший нового и самого крайнего напряжения сил{68}.
Выйдя утром из своей избы, я увидел перед фронтом своего полка на удивительно близком расстоянии 2 привязных змейковых аэростата. Они глубоко и внимательно просматривали местность в тылу полка и корректировали огонь своих батарей. Само селение Тартак немцы не догадывались обстрелять, но достаточно было проехать конному через лужок, находившийся к западу от Тартака, как его приветствовали 3 — 4 пушечных залпа по 4 гранаты каждый. Я проезжал под этот салют трижды этот луг, конечно хорошим галопом; каждое донесение ко мне должно было прорываться под этим огнем. Я решил, что 2 роты полкового резерва за с. Тартак расположены неудачно, и приказал им по одному перейти в лес, расположенный в 600 м к северо-востоку; в случае кризиса на фронте полковой резерв мог бы оказаться отрезанным заградительным огнем от боевой части; исподволь, в течение 3 час., обе роты перебрались в лес.
На левый, оголенный фланг полка показываться не приходилось. Я отправился утром осматривать окопы на правом фланге, где можно было близко подъехать верхом и где имелось несколько сомнительных подступов. Позиция была того же типа, что у Дукшт — одна линия глубоких окопов, со ступеньками для стрельбы, с бойницами и тяжелыми бревенчатыми козырьками. Немецкая пехота утром, по докладу батальонных командиров, повсюду находилась не ближе 1 км к нашим окопам. Обстрел, за исключением ближайшего к Вилии участка, открывался из наших окопов на большое расстояние.
В 11 час. я повернул назад в штаб полка — огонь немецкой артиллерии участился, а из наших окопов открылся оживленный ружейный и пулеметный огонь. Немецкая пехота начала наступление. Мы открыли огонь с прицелом на 1 600 шагов. На некоторых участках немцы были остановлены нашим огнем уже в 800 шагах и начали окапываться, но в большинстве случаев их атака захлебнулась на дистанции постоянного прицела; кое-где они добирались до самой проволоки.
Меня сопровождала свита из трех конных разведчиков; мы выехали на луг широким строем; один из разведчиков был по-видимому малоопытным всадником, так как, когда около него неожиданно разорвалась одна из 4 очередных гранат, он так опешил, что соскочил с коня и на своих на двоих, конкурируя с нашим галопом, вбежал в деревню Тартак; писари, любовавшиеся этой сценой, встретили его замечанием, что ему бы еще сапоги скинуть, босиком способнее. А впрочем, это был отличный разведчик.
В штабе полка телефон работал урывками, и не со всеми ротами. Телефонисты под огнем чинили провода, которые все время повреждались обстрелом. По участку полка работало не менее 60 немецких орудий, в том числе свыше десятка тяжелых гаубиц. Командиры батальонов сообщали о больших потерях от артиллерийского огня; окопы, как они ни казались солидными, сильно разрушались. Часто падали козырьки и наносили массовые ушибы и увечья. Эти козырьки под легким обстрелом у Дукшт казались прекрасными, позволяли под шрапнелью вести спокойный ружейный огонь, а теперь их роль начинала казаться предательской. Огонь по наступающим немцам по-видимому велся не из всех бойниц; некоторые взводы, которым больше всех досталось, укрывались вероятно на дне окопов; вследствие падения козырьков сообщение вдоль окопов становилось затруднительным, а кое-где было прервано вовсе, а ротные командиры не могли охватить работу всех своих взводов. Но огонь наших винтовок и пулеметов звучал все же достаточно напряженно. Проволочное заграждение пострадало, но образуются ли в нем проходы, где и сколько — неизвестно. Нет никаких сведений с высоты 72,7, на которой особенно концентрируется огонь тяжелых батарей.
