А я тогда действительно был в хорошей творческой форме. В «Советской культуре» публикации практически в каждом номере. И не вот тебе информашки из подконтрольных мне областей. Главный редактор всё чаще вызывает в Москву и даёт поручения то написать отчёт со съезда писателей России, то выступить против гонений на Галину Горячеву, дерзнувшую покритиковать Бориса Ельцина с трибуны Верховного Совета России, то взять интервью у академика Бориса Раушенбаха. И я блестяще справлялся с заданиями, хотя подчас попадал в довольно сложные ситуации.
На интервью с Раушенбахом я взял диктофон в редакции, проверил – всё в норме, а когда приехал домой к академику, и тот начал излагать свои мысли по поводу ситуации в стране, диктофон вдруг перестал записывать. А говорил академик ужасно интересные вещи о совместимости демократии и плановых начал в экономике. Что делать? Борис Викторович предложил отложить беседу «на как-нибудь потом». Я, давно знающий, что «на потом» ничего откладывать нельзя, сказал: «Я быстро пишу от руки и у меня отличная память, давайте не будем откладывать». Академик пожал плечами, принес ещё по чашке чая и продолжил методичную, внешне бесстрастную речь о том, через какие дебри неурядиц должна пройти страна. Кое-что я и впрямь успел записать, но главное – ухватил основную мысль и строй речи Бориса Викторовича. И таки справился с заданием. Когда материал был готов, прочитал ему беседу по телефону, на что академик сказал:
– Всё так. Только как-то бесстрастно я говорю о серьёзных материях.
– Но это ваш стиль? – спросил я осторожно.
– Мой. Вы верно его ухватили по памяти. Но вы-то мне показались более эмоциональным человеком и можно было ждать, что где-то поддадите жару. Но в целом даю добро.
А с Горячевой получилось так: я не стал комментировать еёпозицию, помянув лишь в общем, а повёл речь об обстановке нетерпимости в стране, сравнил ситуацию 90-х годов с днями минувшими и закончил комментарий так: «…Весна на дворе, время надежд и работы во имя жизни. И если хотим быть с хлебом, пора разжимать кулаки – ими зерно не бросишь. Если хотим остаться людьми, открытыми для добра, не надо хмурить сурово брови. Иначе все вернётся на круги своя, а что было, то и будет».
Понятно, что такие материалы не могли быть незамеченными, и в один прекрасный день 1992 года в Нижний Новгород приехал Лен Карпинский, сменивший недавно Егора Яковлева на посту главного редактора «Московских новостей». Мы встретились с ним на открытии фестиваля имени Сахарова в концертном зале филармонии. Его подвела ко мне Мила Голубева, с которой Карпинский был знаком ещё со времен его работы в Горьковском обкоме комсомола.
– Ну, вот вам Ионов, – указала она на меня.
– Красавец! – улыбнулся Лен. – А я Карпинский. Читаю и хвалю. В «МН» работать хочешь?
– Только если собкором по Нижегородской области. В Москву не поеду.
– Собкором, так собкором. Приезжай на неделе оформляться. Такого разгула по полосам, как в «Культуре» у нас, может, и не получится, но работа, надеюсь, будет интересная.
– Да и в «Культуре» я не шибко разгулялся. Беляев не пускает на полосы всёе, что касается критики прошлого. Недавно сдал ему беседу с участником Кронштадского мятежа о том, как там всё было, зарубили материал.
– Надеюсь, что-то у тебя осталось? Привози с собой. Это интересно.
– Я сегодня же могу принести, куда скажете, копию беседы.
– Давай к поезду. Я в десятом вагоне.
В Москве, на Пушкинской, 16/2 я появился в день выхода газеты и ещё на знаменитой уличной витрине «Московских новостей» увидел свой материал на целую полосу. Знай наших! Пока бегло просматривал всё ли в беседе цело, к витрине на беленьком «жигулёнке» подкатил Карпинский. Видеть главного редактора популярнейшей газеты за рулем старенькой машины мне ещё не приходилось. Даже редакторы областных газет катали ещёна казенных «Волгах» с водителем, а этот – на личной «копейке». Дела!
Лен заметил меня у витрины, тронул за плечо:
– Ну, вот видишь? С почином! Хотя он уже был и не раз. Пойдем.
В кабинете Лен переобулся, сел за широченный стол, устланный оттисками полос следующего номера газеты, мне указал на диван:
– Ну, давай рассказывай.
– А чего рассказывать? – оторопел я. – Вот приехал, готов работать.
– Вижу, что готов. Осталось выяснить, готовы ли работать с тобой в отделах. Иди сейчас по отделам, поговори с заведующими, потом зайдешь ко мне.
– А никто меня к ним не поведёт? – растерялся я от такого начала.
– Ну, ты же не маленький. А корсеть сейчас на больничном, так что давай сам представляйся в отделах. – И Лен уткнулся в макет какой-то полосы, показывая этим, что разговор окончен.
В отделах приняли по-разному. Татьяна Яхлакова в отделе политики встретила, как родного, познакомила с каждым из сотрудников, пригласила к чаю. В отделе экономики Владимир Гуревич отмахнулся:
– Успеем познакомиться. Вопросы будут, звони. Как там Явлинский у вас живёт? Увидишь – привет от меня.
В отделе культуры утонченная, пожилая гранд-дама Ольга Мартыненко безучастно спросила, не привез ли я какой-нибудь материал с собой? Рассказал ей, что недавно встречался с Владимиром Ашкенази, получилась неплохая беседа, но её ещё надо привести в порядок.
– Закончите, присылайте, почитаем с интересом.
В отделе информации мой приход вызвал короткий переполох: мужики что-то моментально смели со стола, дама спрятала руку за кресло. Нарушил святой миг! Но не обиделись. Познакомились, поговорили. Вернули спрятанное на стол, предложили разделить кампанию. Отказался – поняли правильно. Потом с Сашей Мостовщиковым, Андреем Колесниковым, Дмитрием Пушкарем и Натальей Глебовой у меня сложились самые дружеские отношения. И жаль, что отдел довольно быстро изменился. Наталья перешла работать в МЧС, Андрей стал звездой «Коммерсанта», по сей день светится в президентском пуле, пишет очень своеобразно, всегда с личным отношением к происходящему. Родом из поселка Семибратово, что под Ростовом Великим. Внешне он был простецким улыбчивым парнишкой, уместным в любой кампании и отнюдь не похожим на человека из «Московских новостей». Поэтому запросто вписывался в хмурые ряды протестантов под водительством Ампилова или Зюганова, в митинговые массы генерала Лебедя или шахтёров Кузбасса. Везде его принимали за своего жизнерадостного идиота. Но Андрюша всегда был себе на уме и ловил такие детали происходящего, какие другим были бы недоступны.
Сейчас он другой, уже не простецкий, а всюду подчеркивающий свою значимость и индивидуальность. Как вам, например, название его недавней книги: «Я видел Путина. Путин видел меня»? На любой пресс-конференции даже самого высокого ранга его легко отличить от других – он одет не по протоколу, а только так, как удобно ему. Как все тщеславные люди мы не были друзьями.
