Звонил отцу, договорился с ним об этой телеграмме. А до того говорил с мамой. Разволновался сильно. Вообще, нервы на пределе. Только бы все это хорошо закончилось. Устал.
Переночевал у Зория. Утром мы были в обкоме комсомола. Там шло бюро, присутствовал какой-то инструктор из ЦК по фамилии Орел (Господи, как же надоели эти совершенно одинаковые рожи – аккуратно-безликие). Мы рассказывали о походе.
Я уже совершенно убедился, что Чубаров – мудак полный. Понимаю, что главный капкан для Валентина в том, что он уже не в состоянии определить своего положения. Если бы ему сейчас дали бы орден Ленина за то, что он сын Чубарова, Валек ничуть не удивился бы. То и дело он сам заговаривает об отце, причем совершенно автоматически. Вообще, все это ужасно. Безмозглое идолопоклонство.
Вечером решили провести операцию «Секретарь», имелись в виду Коробков (второй секретарь обкома) и этот Орел. Они пришли к Зорию часов в восемь. Сели есть шашлык. Были Володя Косыгин, Чубаров, Овчинников. (Володя откланялся потом, как и было задумано). Выпили 11 бутылок водки.
И до чего же все это было отвратительно! Натянутое начало, когда говорились формальные тосты (кто-то ухитрился и в них упомянуть о речи Брежнева), сменилось бессмысленными шумливыми спорами. По мере того как комсомольцы напивались, разговор принимал все более развязные формы. Чубаров то и дело вклинивался в разговор: «Я все-таки позволю себе вас перебить…» Перебивал и тут же городил такую ахинею, что и видавшим виды комсомольцам становилось страшно.
«Господи, – думал я, – до чего все это ужасно. До чего же бедны эти люди, которые вынуждены жалкую борьбу за собственное положение выдавать за большую, необходимую другим работу. А эти пафосные фразы, что, как сверкающие пузыри мыльные, летают и лопаются – бесшумно, легко».
Я хоть и устал, но не пьянел почему-то. Эти же набрались катастрофически. Орел ушел, а Коробков остался ночевать у Зория. Я спал на полу, они же вдвоем – на кровати. И ночью совершенно пьяный Коробков начал к Зорию приставать! И это не было шуткой! Во всяком случае, если верить тому, как Зорий закричал.
Уже полный сыр! Секретарь обкома комсомола – педрила!
Утром встали. Мне нужно было ехать в часть. Солнечный выдался день… И я поехал. Было грустно. Очень грустно. За эти три с половиной месяца отвык я от службы.
Дежурил Шестаков – мудила. Все как и прежде, только сугробы огромные. Медвежонок сдох в призыв. По приказу командира меня определили в «изолятор», так как я сказал, что мне еще очень много нужно обрабатывать материалов. Изолятором стал тот же кубрик, в котором жил я раньше. Теперь тут стояло несколько кроватей.
Главный капкан для Валентина в том, что он уже не в состоянии определить своего положения. Если бы ему сейчас дали бы орден Ленина за то, что он сын Чубарова, Валек ничуть не удивился бы.
Пока не могу окинуть взглядом всего того, что со мной произошло за эти три с половиной месяца. Вроде бы и долго все это тянулось, а в то же время – будто один день всего.
……………………………………………..
Пропустил полстраницы – хочу еще немного пописать отдельные мысли. Вот уж больше недели мы здесь, в Петропавловске-Камчатском. По-прежнему идет волокита с отпуском. Никто ничего толком не знает. Все всего боятся и так далее.
Вообще вся, без преувеличения вся наша жизнь напоминает подполье. Сплошное подполье. А на поверхности – огромное картонное здание. Совсем пустое. Ни души в нем. Внизу же идет адская борьба. С мерзостью, прелюбодеянием, ложью, предательством, страстями.
Мне очень нужно в Москву…
(Это мое выступление в одном из камчатских сел, предваряющее показ кинокартины «Я шагаю по Москве». Незадолго до этого я получил письмо от Гены Шпаликова, очень трогательное, написанное на обратной стороне телеграфного бланка. По тому, как размашисто бегало его перо по дешевой бумаге, оставляя порезы и кляксы, я понял, что Гена был чем-то взволнован или расстроен. Поэтому, предваряя картину, мне захотелось рассказать зрителям именно про Гену. – Современный комментарий автора.)
С благодарностью пользуюсь случаем, представленным мне редакцией газеты «Камчатский комсомолец», чтобы сказать несколько слов о Геннадии Шпаликове – близком моем друге, талантливейшем человеке.
Шпаликов – прекрасный кинодраматург со своим неповторимым авторским миром, полным тонкого юмора и неповторимого изящества. В то же время во всех своих сценариях Шпаликов всегда художник-гражданин.
Поэт, сценарист, режиссер Геннадий Шпаликов
Я не буду перечислять всех фильмов, снятых по сценариям Г. Шпаликова, – их у него много. Назову только один, в котором мне посчастливилось сниматься. Он обошел многие экраны мира. Но фильм скажет сам за себя. Называется он «Я шагаю по Москве».
Только мне бы хотелось сейчас рассказать немного о Геннадии Шпаликове как о поэте. А поэт он, на мой взгляд, замечательный, хоть и не печатает своих стихов нигде. Пишет, кладет их в стол и все отмахивается. Стихи Гены – это его мир. Грустный, насмешливый, трогательный и чистый.
Жизнь сложна, трудна, иной раз несправедлива к тебе, но прекрасна. Прекрасна и пронзительна, если ты идешь по ней с открытым и нежным сердцем. Вот мысль, которая читается во всем творчестве Шпаликова. И в его стихах, и в его фильмах.
Друзей теряют только раз,
А потерявши не находят,
А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит…[2]
Террорист. Посредственность. Хочет одного лишь самоутверждения. (Опять «Ухов»!) Становится эсером, но не из принципов, а так, ради славы.
«Я памятник воздвиг себе…» Славы ищет. Чтоб «каждый булочник» узнал про этого Ухова.
Несчастная любовь. Жена уродлива. Стесняется ее. Врет всем, что холост.
– Кто совершит покушение?
– На кого?
– На Великого князя.
Все молчат.
– Я. Когда?
Он сказал «А», нужно было говорить «Б». Подготовка. Бомба. Селитра и т. д. Завтра все газеты расскажут о «безумном, отважном герое». Заголовки примерно такие: «Самопожертвование за отчизну», «Мужество одиночки». И все узнают, кто такой Ухов!
Покушение. Бомба брошена. Карета в клочья. Сам изранен.
Но счастлив! Свершилось! Кто там убит и что случилось – не важно. Свершилось!
Толпа. Он никуда не бежит. Пусть берут! Только скорей бы!
Но в толпе шепот.
– А что князь-то? Жив?
– Жив, слава Богу!
Тут он бросается через толпу, но его растерзали.
А в утренних газетах было сообщено, что «неизвестным было совершено покушение на Великого князя. К счастью, Великий князь был только легко ранен. Неизвестного же растерзала разъяренная толпа».
