Сначала планировалось, что мы переедем в дом к Джорджу где-то на неделю, пока не найдём отдельный жильё для группы. Мы нашли дом у озера Уэбик, который находился в самой глубокой трущобе. В итоге, у нас был целый треугольник противоречий: жить с Джорджем за городом, репетировать на окраине города, где земля могла стоить больше десяти центов за квадратный метр, и жить с богатыми белыми парнями рядом с полем для гольфа. Джордж жил в современном загородном доме на пятидесяти акрах в месте под названием Бруклин, которое было примерное в часе езды от Детройта. Несмотря на то, что это не было самой привлекательной сельской местностью (с его владений можно было услышать проходящие рядом автогонки Мичиган 500), это было его святилищем. Там был пруд с рыбами и милые холмы, а его дом был наполнен изяществом от присутствия прекрасной жены Джорджа. Она была очень приветливой и по-матерински доброй, абсолютно непохожей на подружку фанкового суперфрика, с которой, как бы вы могли подумать, встречался Джордж. Вместо этого она была типом женщины “О, боже, была бы она моей мамой”.
В одной комнате жили мы с Хиллелом, в другой Клифф и Фли, у Линди была отдельная комната, а Джордж с женой жили в своей спальне хозяев. Мы специально хотели начать всё вдалеке от города, чтобы наркотики не пустили сессии записи под откос. Но как только я въехал туда, у меня начались симптомы ужасного пищевого отравления. Меня тошнило, кожа стала странного цвета, и я не мог есть. Я не понимал, что со мной происходит, а Фли сказал: “У тебя чёртова ломка”. Я был просто немощным и не осознавал, что прохожу через хорошую очистку от героина.
По какой-то глупой затее, мы попросили привезти нам кокаина на пятьсот долларов, Линди, Хиллел, Фли и Джордж приняли его весь разом. Я отлично чувствовал себя около получаса. Потом опять началась бессонница и ломка. Через несколько дней это прошло и мы расставили инструменты в гостиной Джорджа. Барабаны, гитары, бас, усилители – мы начали играть и узнавать Джорджа.
Знать Джорджа означает любить его. Он большой человек с огромной причёской, но у него есть ещё одна вещь размером как у слона – его аура. Джордж очень любит рассказывать истории, и он не стесняется вести себя как-то странно, безумно или сомнительно. Мы были как дети у костра, когда слушали истории великого мастера психоделического фанка. “Джордж, расскажи нам ещё одну историю о Sly Stone”. И его было не остановить. Кроме того, что он был великолепным рассказчиком, Джордж учил нас важности соблюдать порядок. Он ходил по дому с бутылкой свежевыжатого сока и говорил: “Вы знаете, сколько мне лет. Вы знаете, что я могу быть на ногах день и ночь. Это всё из-за этого, всё из-за того, что я соблюдаю порядок”.
У Джорджа также была коллекция чучел животных. Там, где не было мебели, стояли чучела реальных размеров, некоторые были очень старыми. Думаю, он был коллекционером, и его фанаты, друзья и родственники постоянно пополняли его коллекцию новыми экземплярами. Так что мы находились в середине этого цирка чучел животных.
Примерно после недели проживания с Джорджем, мы переехали в наш дом рядом с полем для гольфа. Пришло время записывать демо в студии на окраине Детройта, которой владел парень по имени Наварро (Navarro). Он был ярким, но невысоким сутенёром/наркодилером/владельцем студии старой школы. Он был джентльменом в возрасте с самым низким, ворчливым и глубоким голосом а-ля Айсаак Хэйес (Isaac Hayes) и Барри Уайт (Barry White). Многое из того, что он говорил, было непонятно, но было отчётливо ясно, что он имел в виду. Когда он входил в комнату, кто бы там ни был – девушки, команда, Джордж, именно он пользовался наибольшим уважением.
Итак, мы начали записывать демо. А вместе с этим начали употреблять кокаин, который был повсюду. Мы заказывали цыплёнка из ресторана Попай и также заказывали кокаин. Если ты успевал съесть цыплёнка до того, как кайф от кокаина превысит предел, значит ты пообедал. А если нет, попрощайся с обедом. В отличие от нас, Джордж никогда не вёл себя странно под кокаином. Нельзя было догадаться был ли он под кайфом от тонны кокаина или нет; у него была действительно сильная конституция.
Меня же словно кто-то щипал, и я пытался закончить начатые песни, иногда это срабатывало. Но порой я просто ходил кругами, придумывая всяческие сложные комбинации слов. В общем, я писал, а Джордж слушал, как эти парни из Голливуда играли эксцентричную жёсткую фанк музыку и любили каждую минуту этого времени. Я показывал ему свои стихи и спрашивал его мнение, а он говорил: “О, это интересная фигня. Мне нравится. Давай, напиши ещё, нам нужен следующий куплет”.
Однажды во время предварительного микширования треков, Фли, который тогда слушал много Meters, предложил сделать кавер их песни Africa. Джордж подумал над этим и сказал: “А что если вы сделаете песню Africa, но Энтони перепишет слова так, что это будет уже не просто Африка, а именно ваша Африка, то есть Голливуд?” И я переписал текст, а Джордж позже добавил на фон одну из своих невероятных вокальных аранжировок. Думаю, он даже спел одну или две строчки в этой песне.
Песня Freaky styley была ещё одним новшеством Джорджа. Изначально это была инструментальная увертюра к другому музыкальному отрывку, но Джорджу так нравился этот мощный скачущий грув, что он настоял, чтобы она стала отдельной песней, даже если вокал будет просто набором слов. Записав эту музыку, мы стали слушать её в комнате звукорежиссёра. Этот грув и по сей день один из лучших, что мы записали. Джордж стал напевать: “Fuck’em just to see the look on their face. Fuck’em just to see the look on their face”. Мы все присоединились, и это был спонтанный музыкальный взрыв. Другая вокальная линия в этой песне: “Say it loud, I’m freaky styley and I’m proud”, была одной из тех фраз, которые рождаются в один момент. В то время мы называли всё, что считали крутым, freaky styley. Танец, девушку, барабанный бит, всё, что угодно. Когда весь процесс подошёл к концу, мы сели за обеденный стол и стали обсуждать: “Как нам назвать этот альбом?” Клифф посмотрел на нас и сказал: “Почему бы нам не назвать его так же, как мы называем всё остальное? Freaky Styley”.
Спустя некоторое время в студии Наварро, мы закончили аранжировки, а у меня появились новые стихи. У Джорджа был свой уникальный стиль продюсирования. В нём почти не было этого супер выверенного чистого звучания, реагирующего на каждый рисунок бас бочки. Это по большей части было продюсирование от сердца. Джордж был мастером по части дополнительных вокальных партий, особенно в таких тайных частях песни, где вокал был еле различим. Если вы послушаете записи Funkadelic или Parliament, то поймёте, что вокальные аранжировки в рамках песен уже шедевры сами по себе. И он начал применять это в наших песнях, а мы были открыты для всего. Если он говорил: “Я хочу записать пять голосов в этой части песни”, мы начинали прыгать от радости.
