дивная, прохладная пора, все меняет цвет, увядает. На улицах уже поднялся шум, он манит меня выйти из дому; пустая комната, где половицы стонали от каждого моего шага, походила на трухлявый, отвратительный гроб; здесь не было ни порядочного замка на двери, ни печки; по ночам я обыкновенно клал носки под себя, чтобы они хоть немного высохли к утру. Единственным моим утешением была маленькая красная качалка, в которой я сидел вечерами, подремывал и думал о всякой всячине. Когда поднимался сильный ветер, и входная дверь внизу бывала открыта, пол и стены пронзительно стонали на все лады, а в „Утренней газете“ у двери появлялись щели длиною с мою руку».
Ну как после такого текста не сойтись на том, что наступило время всеобщего сумасшествия, когда кругом царит безумие, и жизнь потеряла цену, кроме той, которую ей может назначить способный ее отнять.
А ведь Уточкин знал об этом не понаслышке.
Тогда давно, убив своих детей в припадке безумия, госпожа Краузе намеревалась убить и его, но он спасся, навсегда усвоив правило — знание того, что ты ответствен за свою жизнь, делает тебя бесстрашным, даже бессмертным делает, и только ты, и никто иной, имеешь над ней власть.
Потом Александр Иванович вызывал извозчика и уезжал к себе на Разъезжую, а Уточкин еще какое-то время сидел за столом один, затем вставал и брел пешком на Большую Морскую в гостиницу «Франция», где снимал номер.
Встречая редких в эту утреннюю пору прохожих, снимал котелок и раскланивался. Некоторые ему отвечали тем же, улыбались в ответ, другие же, напротив, только ускоряли шаги.
Затем поднимался в свой номер на второй этаж, брал со стола книгу, открывал ее наудалую и читал первые попавшиеся на глаза строки: «Я почувствовал себя утомленным и прилег, не раздеваясь, на кровать. Я думал, что мне вовсе не удастся заснуть в эту ночь и что я до утра буду в бессильной тоске ворочаться с боку на бок, поэтому я решил лучше не снимать платья, чтобы потом хоть немного утомить себя однообразной ходьбой по комнате. Но со мной случилась очень странная вещь: мне показалось, что я только на минутку закрыл глаза; когда же я раскрыл их, то сквозь щели ставен уже тянулись длинные яркие лучи солнца, в которых кружились бесчисленные золотые пылинки».
С тем и засыпал, а книга вываливалась из рук, падала на пол и захлопывалась.
На обложке было написано: А. И. Куприн «Олеся».
Дикое настроение охватывает меня.
Сергей Уточкин
26 июля 1913 года в результате инцидента, имевшего место произойти на Дворцовой площади у «Собственного Его Императорского Величества» подъезда Зимнего дворца, в состоянии сильного возбуждения был задержан Сергей Исаевич Уточкин и препровожден в Николаевскую психиатрическую больницу (в свое время здесь проходили лечение Василий Кандинский, Михаил Врубель, Антонина Ивановна Милюкова — жена Чайковского, также проходил психиатрическую экспертизу Юзеф Пилсудский).
Довольно быстро эта весть облетела Петербург.
Сбором средств на оплату лечения Уточкина занялись Александр Куприн и Владимир Коралли.
Владимир Филиппович Коралли (Вольф Фроимович Кемпер; 1906–1995), эстрадный певец, конферансье, был знаком с Сергеем Исаевичем еще с одесских времен. Он выступал в местном театре «Водевиль», который принадлежал Якову Шошникову — профессиональному велогонщику, импресарио Уточкина.
В результате средства были собраны и Сергея Исаевича перевели в частную клинику «Всех Скорбящих», что на Петергофском шоссе.
Это было странное место на окраине Петербурга.
Больница для умалишенных располагалась в бывшей усадьбе князя Павла Петровича Щербатова, у которого она была приобретена в казну за 190 тысяч рублей и стала первой в России государственной психиатрической клиникой (известно, что устав и внутренний распорядок заведения были составлены лично государем Николаем I), стало быть, сочетала в себе черты старинного родового поместья, строительство которого началось еще при Петре I, и казенного лечебного учреждения.
Среди известных пациентов больницы, в частности, был художник Павел Андреевич Федотов, автор полотен «Вдовушка», «Сватовство майора», который здесь содержался и здесь же умер в 1852 году.
К тому моменту, когда сюда попал Сергей Уточкин, в клинике только что завершилась масштабная реконструкция и был открыт роскошный театральный зал, получивший название Мариинского.
Почему это было сделано именно в больнице для умалишенных, сказать трудно. Впрочем, удивляться чему-либо на рубеже XIX — ХХ веков не приходилось.
К концу лета состояние Уточкина значительно улучшилось. У него прекратились головные боли, а психопатические вспышки активности и частая перемена настроения уже не носили агрессивно систематического характера и протекали в рамках допустимой для здорового человека нормы.
Сергей Исаевич полюбил гулять в бывшем усадебном парке. Здесь он чувствовал себя спокойно, мог неспешно думать о чем-нибудь сокровенном или вспоминать эпизоды из своей прежней жизни, которые появлялись в его голове как короткие вспышки, предельно яркие, словно бы озарявшие события, что происходили здесь и сейчас.
Сентябрь 1910 года.
При развороте над летным полем Комендантского аэродрома на высоте 200 метров аэроплан, ведомый Сергеем Исаевичем, зацепил крылом так называемый «змейковый поезд» Сергея Ульянина (конструкция из десяти змеев, предназначенная для подъема в воздух пассажиров-наблюдателей). Среди пассажиров поезда оказался Уточкин-младший, и только чудо спасло его от гибели. О том, что он непреднамеренно чуть не убил собственного сына, Уточкин-старший узнал только на земле.
Май 1912 года.
В тот день у Елагина острова в Петербурге должен был состояться демонстрационный полет самолета «Фарман IV», переделанного под гидроплан. Пилотировать машину предстояло Сергею Уточкину.
Так как зрители начали заполнять берега Большой Невки еще с утра, то к девяти часам вечера, когда Сергей Исаевич запустил двигатель, на Елагине уже происходило настоящее столпотворение.
Под общие крики и аплодисменты «Фарман» начал движение по воде в сторону Финского залива. Однако уже почти на выходе к стрелке острова на пути у аэроплана вдруг оказалась лодка, совершенно непонятно откуда взявшаяся тут, и это при том, что акватория была оцеплена полицией. Ценой немыслимого маневра Уточкину удалось избежать столкновения, но уже через несколько мгновений прямо по ходу гидроплана появилась еще одна лодка, и тут лобового удара избежать не удалось. Так и не поднявшись в воздух, самолет перевернулся и рухнул на мелководье.
Уточкин был немедленно доставлен в больницу с травмой головы средней тяжести. Из больницы, впрочем, он вышел довольно быстро, так и недолечившись, как водится, полный надежд на то, что испытания гидросамолета на публике продолжатся.
Но, увы, этим надеждам Сергея Исаевича не суждено было сбыться.
А еще, гуляя в парке бывшей усадьбы Щербатова, воображал себе, как юный Миша Лермонтов, живя в усадьбе бабушкиного брата Дмитрия Алексеевича Столыпина Середниково, так же, как и
