Так наша жизнь и шла. Дети росли. Буля была очень хорошенькой, а Мима — прелестным мальчиком, крепким и крупным для своего возраста. Если я бывала свободна от уроков, то все время проводила с детьми. Мы гуляли по окрестностям, устраивали пикники. Ники был занят работой по проектированию.
Весной 1931 года нам стало трудно выносить последствия пятилетнего плана. Хлеб и всё необходимое для жизни было нормировано, но мы классифицировались как «лишенцы», и нам карточки не выдавались. Мы прочли в газете «Известия», что вдова Ленина сказала: «Дети нежелательных элементов не должны страдать из-за своего происхождения». Ободренная этим, я пошла и попросила карточки для детей. Меня спросили, что я делаю сейчас и чем занималась до замужества. На эти вопросы можно было ответить, что я учительница. А потом спросили, чем занимался мой отец.
— Губернатор! Он не мог быть из рабочего класса, он был дворянином?
— Да, — ответила я.
— И у вас хватает наглости приходить сюда и просить, чтобы ваших детей приравняли к детям из рабочего класса?
Я объяснила, что так сказала Крупская.
— Да, конечно, — он на минуту задумался. — Но здравый смысл подсказывает, если мы не можем снабдить всех, то в первую очередь идет рабочий класс.
Вот и всё.
В конце концов мне удалось добыть две карточки на другое имя через подругу знакомой, работавшей там, где их выдавали.
Я опять ждала ребенка. Поскольку у меня были некоторые неприятности с правым легким, я решила проконсультироваться у профессора Лебедева. К нам он относился очень хорошо и навещал, когда у нас бывали трудности. Я пришла к нему в кабинет, он внимательно осмотрел меня и что-то написал на листочке бумаги.
— Возьмите это в клинику, они будут знать, что делать, и всё будет в порядке.
Я была удивлена его серьезным тоном.
— Что вы хотите, чтобы они сделали со мной? — спросила я.
— Послушайте, сделайте то, что я вам говорю. Вам нельзя рожать еще одного ребенка. Вы это знаете так же хорошо, как я.
Комок встал у меня в горле.
— Почему? Разве я очень больна?
— Еще нет, но если вы выносите ребенка, у вас разовьется туберкулез легких. Беременность в условиях, в которых вы живете, может быть роковой.
Я пошла домой с тяжелым сердцем. Я не хотела никому говорить об этом и подумала о священнике. Однажды, будучи в унынии, не зная к кому обратиться, я была у него и почувствовала облегчение. Другой раз я ощутила прилив мужества, только посмотрев на его лицо, многие люди чувствовали то же самое. Если он пошлет меня в клинику, что ж, значит. Бог так хочет.
Я сказала Ники, что пойду к вечерне и хочу повидать отца Леонида. Когда я пришла в церковь, люди выходили оттуда. Я подождала священника и рассказала ему, что случилось.
— Вы уже больны туберкулезом? — спросил он.
— Нет, пока только легкое пятнышко в легком, но если беременность будет продолжаться, я заболею.
— Значит, пока туберкулеза нет, тогда не ходите в клинику.
Я вздохнула с облегчением.
К концу лета заболела няня. Боль в ноге, которая, казалось, прошла, началась опять. Сначала она старалась не обращать внимания, но скоро мы все поняли, что надо что-то делать. Позвали доктора, и няне пришлось лечь в постель. Состояние ее не улучшалось. Я могу и сейчас ясно видеть ее в темной мрачной кухне, лежащей на большом деревянном сундуке, служившем ей кроватью. Единственное окно выходило в узкий глухой переулок и почти не давало света, но она могла слышать голоса играющих детей, и это приносило ей утешение.
Такое печальное положение вещей продолжалось около трех месяцев, хотя и не без облегчения. Помощь была ниспослана. Пришла дама, просившая мужа помочь ей освежить ее английский. Договариваясь с ним, она увидела нашу бедную няню. После этого редкий день проходил без того, чтобы она не приходила обиходить няню. Она была сиделкой, и ее помощь была как раз тем, что было необходимо в это время. Для нас она тоже была большой поддержкой, она была замечательным человеком.
Пришел священник, чтобы причастить няню, после этого ей стало немного лучше. Однако профессор по-прежнему настаивал на том, чтобы поместить ее в больницу, считая, что там, при всех необходимых процедурах, она быстрее поправится. Мы навещали ее в больнице, ей было удобно, и за ней хорошо ухаживали. Однажды я почувствовала беспокойство, сама не знаю почему. Я поспешила в больницу и нашла няню лежащей с закрытыми глазами. Она как-то неясно отвечала, когда я спросила, как она себя чувствует.
— Вы узнаете меня? — спросила я.
И она ответила:
— Конечно, узнаю, я слышу ваш голос и чувствую вас рядом.
Потом, минуту спустя она сказала:
— В кухне на шкафу направо несколько яиц, они для Мимочки.
Она бредила, я думаю, это были ее последние слова.
Мы потеряли нашего лучшего друга. Похоронили ее на старом кладбище, вблизи церкви, которую она так любила. Однажды, ближе к началу ноября, когда началась холодная погода, мы сидели и разговаривали с нашей подругой, сиделкой, о няне. Вдруг маленькая бабочка стала кружить вокруг нас. Нам обеим пришла в голову одна и та же мысль — это от няни. В это время года не бывает никаких бабочек.
Позже случилась другая странная вещь, которую я тогда так не расценила. Мы пошли на кладбище, поставить на могилу няни крест. Вдруг подошла незнакомая женщина и спросила, долго ли мы тут останемся.
— Я только что испекла шанежки, я принесу сейчас вам и вашим детям.
— Спасибо, — сказала я.
И она ушла. Почти мгновенно она вернулась с грудой вкусных горячих булочек. Давно мы не пробовали ничего подобного. Почему она подошла к нам и угостила — загадка. Мы, правда, были очень голодны, но одеты вполне прилично, на детях были новые пальто и платья, подаренные друзьями, а наша с Ники одежда хоть и была старой, но не потрепанной. И откуда она появилась, и как могла так быстро принести еду? Вблизи старого кладбища не было домов, оно было за городом. Я думаю, что это был ангел.
Жизнь казалась трудной. Мы оба боролись. Здоровье Ники в то время было расстроено. У него всегда был больной желудок. Когда-то, по его словам, он отравился рыбой, а позднее образовалась язва.
Мои роды приближались. По временам приходили продовольственные посылки из Лондона, и тогда мы могли лучше кормить детей. Мы сознавали, насколько труднее становится жизнь. Несмотря на все наши усилия, мы до сих пор ничего не достигли, а наши силы убывали. Тогда мы и послали нашу знаменитую открытку брату Ники. В открытке можно было сказать больше, чем в письме, менее вероятно, что она подвергнется строгой цензуре. Кроме обычных слов, там была фраза, звучавшая так: «Если не придет настоящая помощь, мы погибнем».
