Корабли, спасавшие людей, опять вынуждены были повернуть к Гогланду. На траверз Таллинна удалось выйти только эсминцу "Гордый", минному заградителю "Урал", двум МО и тральщику.
Об их судьбе я узнал от Радуна. Его потрясла гибель военкома "Гордого" батальонного комиссара Сахно и командира - капитана третьего ранга Ефета.
В четвертом часу ночи "Гордый" по какой - то причине сошел с протраленной полосы, уклонился влево и вскоре наткнулся на мину. Она сработала у него в параване. Была сыграна аварийная тревога. Повреждение оказалось небольшим, его можно было устранить на ходу. Но эсминцу не повезло - через несколько минут у того же левого борта раздался второй, более мощный взрыв.
Корабль подбросило, он зарылся носом в волны и остановился. Машины не действовали.
На мостик прибежал механик и доложил командиру, что в районе четвертого орудия огромная пробоина. Заделать ее невозможно. А с кормы и носа докладывали о всплывших минах, которые ветром несло на корабль. Капитан третьего ранга Ефет приказал выставить по борту матросов с шестами и отводить мины за корму. Затем, взяв мегафон, крикнул командиру приближающегося минзага:
- На "Урале"! Проходите стороной. Не приближайтесь, здесь мины. Пришлите катера МО. Пусть заберут людей!
Своим офицерам Ефет скомандовал:
- Спустить шлюпки. Произвести посадку людей. Мы с комиссаром уходим последними.
Один из МО, подойдя к борту "Гордого", снял семьдесят два человека. Шлюпки тоже были заполнены людьми. К эсминцу подошел второй МО. Едва на катер успели перебраться несколько матросов, как раздался новый взрыв...
Последняя мина нанесла смертельную рану. Миноносец вздыбился и стал медленно погружаться в воду.
Катерники слышали, как военком Сахно запел "Интернационал". Офицеры и матросы, оставшиеся на эсминце, подхватили гимн. Их голоса были громкими.
Катерники сняли шапки. Кто - то с высоко задранного носа "Гордого" надрывным голосом крикнул:
- Прощайте, товарищи!
И эсминец скрылся под волнами в семи милях севернее острова Найсаар.
Подобрав плававших людей, катера помчались догонять ушедшие вперед корабли.
К Ханко пришли лишь БТЩ - 215, "Урал" и два МО.
16 ноября. Я вернулся в Кроншлот на посыльном катере. Шторм не унимается, залив весь в барашках.
Первым делом я, конечно, набросился на центральные газеты, которых накопилась целая пачка.
Одна весть очень неприятная: гитлеровцы захватили Тихвин. Перерезана железная дорога, по которой перевозились грузы к Ладожскому озеру. Скоро нечем будет кормить население. Сокращен и наш паек.
Англичане и американцы обещают нам открыть второй фронт. Сталин назвал Черчилля "старым боевым конем", тот тоже не пожалел комплиментов. Рузвельт желает личных контактов. Похоже, что у нас налаживаются взаимоотношения с союзниками.
Гитлер в эти дни выступал по радио, уверил, что он не хотел войны, вступил в нее, опасаясь нападения, и жаловался на осеннее бездорожье, мешающее наступать.
После отбоя тревоги я поспешил на свежий воздух.
Над отмелью светился наш маяк. Воздух чист и прозрачен. Небо покрыто яркими звездами. И не оттого ли, что после душного каземата легко дышалось, на душе вдруг стало радостно, точно уже наступил перелом в войне и близилась победа.
Кроншлотские матросы и командиры тешат себя приятными выдумками, рассказывают о морских пехотинцах, которые по ночам пробираются в немецкие траншеи и опустошают их, о похитителях генералов, о "катюше" - сверхмощном миномете, который одним залпом истребляет целый полк противника и мгновенно исчезает. Что легенда, что правда - не поймешь.
17 ноября. Ночью из Ленинграда на тральщике прибыл Власов. Он измучен и голоден. Говорит, что гитлеровцы ночью и днем обстреливают город.
Во многих домах нет света и воды. Уголь кончается, дрова не завезены. Но хуже всего с едой. Нормы трижды снижены, но и этих продуктов не выдают. Некоторые на день получают только сто пятьдесят граммов хлеба.
От его рассказов испортилось настроение, спать уже не хотелось. А тут еще обстрел начался: снаряды летят через Кроншлот и взрываются в Кронштадте.
18 ноября. Недавно прекратилась навигация на Ладоге. Баржи вмерзли в лед. Это была опасная, но единственная дорога, по которой шли все грузы в осажденный город. Сейчас в Ленинград можно попасть только по воздуху.
Голод надвинулся и на Кронштадт. Здесь еще недавно были большие запасы муки, мяса, рыбы, жиров, квашеной капусты. Но пришлось поделиться с Ленинградом: по ночам на буксирах и транспортах вывозятся мешки с мукой, бочки с рыбой и жирами, туши свинины. Склады и холодильники почти опустели.
У нас тоже паек сильно урезан. На весь день получаем триста граммов хлеба, а на обед - мутный супчик да две - три ложки каши. Детские порции. Картофеля давно не видели. Особо сильно страдают от недоедания здоровяки комендоры, которых подбирают на флот по росту и могучим бицепсам. Пустые супчики им только желудки растравляют, вызывают еще большее желание съесть что-нибудь поосновательнее.
На Кроншлоте зенитчики поймали бродячую собаку, развели костер в камнях, на шомполах нажарили шашлыков и съели. За это им влетело от Ильина.
19 ноября. Двенадцать командиров и краснофлотцев наших тральщиков награждены орденами. Эти люди каждый день рискуют жизнью. Тральщики идут по минным полям впереди всех кораблей. Они взлетают на воздух первыми.
Среди награжденных командир отряда тральщиков капитан третьего ранга Лихолетов и военком Корнилов. В двух последних переходах они совсем не спали. Мины рвались в тралах, в параванах и под кораблями. Лихолетов бессменно стоял на мостике, обдаваемый брызгами, а когда становилось невмоготу - согревался водкой. Сейчас командир и военком охают от ревматических болей в суставах. Кроме того, у Лихолетова воспаление седалищного нерва, а он шутит:
- Не пойму, чего бы болеть седалищному нерву? Ведь ни разу за весь путь не присел.
У Лихолетова на груди орден Боевого Красного Знамени за участие в боях на стороне республиканской Испании. Он храбрый и бравый моряк.
Военком Корнилов небольшого роста. У него опухшее, болезненно желтое лицо и сильно поредевшая шевелюра. Полковой комиссар умеет постоять за себя и за своих людей. Когда его обвиняют в том, что в походах на кораблях мало проводится бесед и лекций, Корнилов не оправдывается, он вежливо приглашает:
- Сходите с нами в поход и покажите, как надо привлечь внимание слушателей, когда они сидят навострив уши и ждут: не послышится ли стук мины о днище. У меня что - то не получается. Видно, таланта нет.
На тральщиках больше, чем на других кораблях, моряков торгового флота. Это люди пожилые, вволю хлебнувшие морской скитальческой жизни. Здоровье не ахти какое, да и нервы подрасшатались в переходах по минным полям. Им бы надо отоспаться, отдохнуть, но обстановка не позволяет. Надо опять идти на Ханко, нельзя же оставлять ослабленный гарнизон зимовать в далеком тылу противника.
