русского происхождения [52] и свободно владел языком. Несмотря на неразборчивый почерк письма, он смог сделать вывод, что в нем содержались технические сведения о ракетах, однако, будучи не в состоянии их оценить, переправил письмо для дальнейшего анализа в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли, в Научно-технический директорат.
Письмо Данилова произвело в Лэнгли фурор. Потребовалось совсем немного времени, чтобы определить, что оно написано тем же почерком, что и тетрадь с ценнейшими разведданными, попавшая в ЦРУ за четыре с лишним года до этого. В 1980 году в московском здании, где размещались офисы иностранных СМИ, к одному из журналистов подскочил человек, находившийся в состоянии крайнего возбуждения. Он схватил журналиста за рукав, сунул ему в руки небольшой сверток, прошептал: «Передайте в ЦРУ!» – и исчез так же быстро, как и появился. В пакете оказался блокнот на спирали из примерно 250 страниц, исписанных мелким почерком, с вкраплениями формул и диаграмм ракетных траекторий. Журналист спрятал блокнот, через несколько месяцев привез его в США и отдал своему редактору, а тот передал знакомому из ЦРУ. Все это журналист рассказал Нику Данилову много позже, при условии что тот никогда не раскроет его имени.
Аналитики ЦРУ нашли в спиральном блокноте данные о советских стратегических вооружениях, которые до этого были предметом лишь самых туманных догадок. Эксперты разведывательного сообщества были единодушны: информация в блокноте слишком конфиденциальна, детальна и обширна, чтобы быть дезинформацией, направленной на то, чтобы сбить американцев с толку.
В спиральный блокнот была вложена записка с инструкциями о том, как встретиться с автором, но к тому времени, когда она попала в Лэнгли, прошло более шести месяцев и крайний срок был давно пропущен. ЦРУ многое бы дало, чтобы установить контакт с загадочным источником, но у тогдашнего начальника московской резидентуры Бертона Гербера не было никаких зацепок. Дело оставалось на мертвой точке четыре с половиной года, пока не поступило письмо Данилова. К тому времени Гербер стал главой Oтдела SE в Лэнгли. Он присвоил делу Данилова высший приоритет и приказал Натырбову связаться с таинственным источником, двигаясь обратно по цепочке, по которой письмо попало к Нику.
В начале марта Нику позвонил заместитель посла Курт Камман и пригласил зайти в посольство. Когда Ник приехал, Камман завел его в уже знакомый Нику звуконепроницаемый «пузырь» и попросил повторить все, что тот знает об отце Романе. Как только они сели за стол, вошел еще один мужчина с густыми черными волосами и морщинистым лицом, который представился Муратом Натырбовым, советником по региональным вопросам. Ник довольно быстро сообразил, что это человек из ЦРУ. Он напрямик сообщил Нику, что его письмо имеет важнейшее значение для национальной безопасности США и что написавший его человек ранее передал материалы через другого американского корреспондента, с тех пор уехавшего; теперь ЦРУ пытается установить контакт с источником. Не согласится ли Ник помочь им связаться с отцом Романом?
Ник знал, что существует директива президента, запрещающая привлекать журналистов к разведывательным операциям. Он не обязан был сотрудничать с Натырбовым. У него все еще были сомнения относительно отца Романа. Но он подавил свои опасения, полагая, что профессионалы из ЦРУ лучше разбираются в подобных вещах. Патриотизм снова взял верх над осторожностью, и он дал Натырбову номер телефона отца Романа и описал его внешность. Затем он сказал, что больше не хочет заниматься этим делом, и отправился домой.
* * *
Около 11 часов утра 23 марта, через два месяца после того как Ник Данилов нашел конверт в своем почтовом ящике, оперативный сотрудник ЦРУ Пол Стомбау, красивый спортивный парень лет тридцати, чье кодовое имя в КГБ было НАРЦИСС, вышел из своей московской квартиры. Ему предстояла рискованная миссия – доставить отцу Роману послание от ЦРУ.
«Дорогой друг, – гласил машинописный текст, – сообщаем, что Ваше письмо, переданное через журналиста 24 января, дошло до указанного Вами адресата. Мы высоко ценим Вашу работу…» Тщательно сформулированное сообщение давало адресату инструкции о том, как связаться с ЦРУ, причем полностью понять его мог только автор первоначального спирального блокнота. Текст был продуктом долгого редактирования и обсуждений между Бергером, Натырбовым и Стомбау.
У Пола Стомбау был вероятный адрес отца Романа, который Агентство национальной безопасности (американская служба электронной разведки) определило по номеру телефона. В «легком камуфляже», по терминологии ЦРУ, то есть в накладных усах и очках, меховой шапке и тяжелом пальто Стомбау выглядел обычным московским жителем. В течение трех часов, невзирая на мороз, он выполнял «маневры по выявлению слежки» – петлял по переулкам, менял маршруты троллейбусов и трамваев и т. д., пока не убедился, что за ним нет «хвоста». Наконец Стомбау нашел телефонную будку неподалеку от полученного им адреса.
На звонок ответила женщина. Она назвалась матерью отца Романа и сказала, что тот будет через час. Ровно через час Стомбау позвонил снова, записывая разговор на карманный магнитофон, через индукционную присоску к телефонной трубке. Их разговор был воспроизведен в книге «Главный враг»:
– Алло.
– Вы отец Роман?
– Да.
– У меня есть для вас информация от нашего общего друга Николая. Я должен вам кое-что передать. Не могли бы вы подтвердить ваш адрес? – Стомбау прочитал имевшийся у него адрес.
– Нет, это неправильно.
– Не могли бы вы дать мне правильный адрес?
Мужчина на другом конце продиктовал адрес.
– Спасибо, мы свяжемся.
Потребовалось около сорока пяти минут, чтобы дойти до указанного места. Стомбау нажал кнопку звонка квартиры отца Романа. Дверь открыл длинноволосый мужчина лет тридцати.
– Вы отец Роман, который доставил одному человеку конверт? – спросил Стомбау.
– Да, – ответил мужчина, и у Стомбау не было времени разбираться в неопределенности ответа: то ли это «да» лишь подтверждало имя собеседника, то ли означало, что это он доставил конверт. Стомбау сунул письмо в руку отца Романа и быстро спустился вниз по лестнице.
Через две недели отец Роман позвонил Нику и сообщил, что «встреча прошла неудачно», потому что «ваши ребята все не так поняли». Ник не понял, о чем он говорит, но почувствовал, что за его спиной идет какая-то опасная игра. Позже, на той же неделе на приеме в посольстве он рассказал о звонке заместителю посла Камману и еще раз повторил, что не хочет иметь со всем этим ничего общего. Единственное, что Камман ему ответил, это что Нику «просили передать», чтобы он был осторожен и «абсолютно чист» во всем, что он делает.
Между тем каждый четверг в назначенный час Пол Стомбау ждал на месте встречи у Киевского вокзала, куда ученому-инициативнику было велено прийти. Но тот так и не появился.
* * *
Прошло еще две недели. И тут поступила информация, которая повергла в шок московскую резидентуру и Oтдел SE в Лэнгли: оказалось, что, во-первых, отец Роман Потемкин работал на КГБ, а во-вторых, не имел никакого отношения к загадочному конверту Ника Данилова. Иными словами, Ник был прав, считая отца Романа провокатором, но ошибся, когда решил, что это он подбросил конверт в почтовый ящик.
Источником этих разоблачений был еще один инициативник, который вышел на ЦРУ несколькими неделями ранее, вбросив пачку документов «через фрамугу» – в окно машины американского дипломата. ЦРУ не знало его имени, но из материалов было ясно, что это офицер КГБ, работавший по линии контрразведки – то ли во Втором ГУ, то ли в Московском УКГБ. Новый источник получил кодовое название КАУЛ (COWL). Его первая встреча с ЦРУ прошла неудачно: сотрудник резидентуры не понимал слишком быстрого говора КАУЛа. На следующую встречу, 18 апреля, Натырбов отправил более опытного Майкла Селлерса, превосходно говорившего по-русски. Выполнив все «маневры по выявлению слежки», Селлерс благополучно встретился с КАУЛом, и они два часа беседовали, гуляя по московским переулкам. Селлерс вернулся на базу, все еще не зная имени КАУЛа, но с ценнейшими разведданными, в том числе с образцом «шпионского порошка» – химического препарата, которым Контора «метила» и отслеживала передвижения американских дипломатов по Москве. КАУЛ просто распылил образец
