Сэндберг пережил и увидел, он любит фольклорную музыку и со своим банджо в руках объездил всю Америку, он знает, что это такое.
А еще он очень точно описал ад и рай. Я сейчас прочту:
НЕБЕСА И АД
Для каждого небо и ад на других не похожи…
Одним – уютное, чистое, синее небо.
Другие без бурь и не мыслят его.
А ад? Кому одиночка, другим заводские круги,
а третьим дом, кухня и дети.
Что ад для меня?
Это там, где по свету гуляют лгуны,
что набиты битком красивыми, ловкими фразами.
Что ж, каждому в мире свое…
Я не хочу сейчас рассуждать о моем аде и рае, но как-нибудь обязательно это сделаю.
Знаете, как Сэндберг замечательно сказал о внешности: «…ее не сбросишь с себя никогда…» Не помню все стихотворение, хотя стоило бы, в нем есть такие слова: «Не обменивается, пока не износится».
Вот уж верно, внешность дана навсегда, можно только следить за ней или, наоборот, портить, можно, конечно, улучшать разными операциями, диетами, макияжем. Но все равно основа та, что получена при рождении. Если у человека приплюснутый нос или широкое лицо, то, как бы ни старались хирурги, они не сделают лицо узким, а нос с большой горбинкой. Конечно, мое лицо тоже подправляли, это заставил сделать еще Хайд. Тогда мне убрали «картофелину» на кончике носа и добавили немного морской губки к нижней челюсти, чтобы овал лица был мягче и ровнее. Губку позже пришлось поправлять, потому что она взяла и растворилась.
Но в остальном внешность моя. Я о ней забочусь постоянно, если этого не делать, все быстро придет в негодность. Это только кажется, что красивой быть легко, в действительности очень трудно. И только кажется, что у Мэрилин Монро идеальная внешность. Мне приходится тратить очень много времени, чтобы нанести правильный грим, не доверяю это делать другим, разве только для съемочной площадки, потому что там грим иной, не такой, как всегда. Если не для съемок, все выполняю сама, никто лучше меня не знает достоинства и недостатки моего лица, и никто не жалеет его больше, чем я сама.
Знаете, у актрис так быстро стареет кожа лица, потому что на него наносится большое количество грима, и наносится не всегда бережно. Гримеру, даже самому замечательному, некогда и неудобно осторожно обрабатывать каждый дюйм, в результате морщины… У меня тоже, если хорошо присмотреться в зеркале, их видно, приходится тщательно замазывать каждую, но делать это так, чтобы грим не был заметен со стороны. Это долго, и меня всегда ругают за опоздания.
Если бы больше обращали внимания на мои актерские способности и на мою игру, я тоже меньше бы заботилась о внешности, но все видят только внешность Мэрилин Монро, приписывая мне свои собственные представления о моем внутреннем мире. Я устала доказывать, что я не глупая Блондинка. Приходится выглядеть так, как от меня того ожидают.
Вот так, начала рассказывать о Сэндберге, а закончила собственными морщинами! Просто его стихотворение о внешности напомнило о моей собственной. Это эгоизм, Док? Его надо искоренять?
Я попробую подумать над этим…
Благодаря столь долгим рассказам у меня получается не короткая исповедь, а настоящая автобиография. Я однажды наговаривала Бену Хехту, но там все испоганилось, потому что рассказывать, зная, что завтра каждое слово станет известно всем, очень трудно, то и дело сбиваешься с правды на легенду. Не думайте, что я и Вам рассказываю все, во-первых, это слишком долго и много, а во-вторых, не все нужно выносить на суд даже такого тайного слушателя, как Вы.
Док, а Вы вообще слушаете мои рассказы? Мне кажется, что нет. Или Вы слишком хороший актер и не показываете свои мысли обо мне.
Но это Ваше дело, Вы сами предложили мне выговориться. Наверное, не ожидали, что разговор будет столь длинный и обстоятельный? Представляю, сколько денег можно было бы получить за эти разговоры. Если хотите заработать, валяйте, я согласна, но только с одним условием: публиковать после моей смерти! Не бойтесь, осталось недолго, я всегда знала, что проживу короткую жизнь и умру молодой, как Джин Харлоу. Молодость прошла, а я все жива, значит, скоро.
Зачем жить долго? Актрисе нельзя стариться, когда видишь морщинки на лице и понимаешь, что они скоро превратятся в настоящие глубокие морщины, которые невозможно замазать гримом, а с экрана с какой-нибудь старой пленки на тебя будет смотреть твое же молодое и чистое лицо, становится страшно. Нет, актрисы не должны жить долго! Однажды я сказала это вслух, Артур посмеялся:
– А кому же тогда играть старух?
– Никому! Старух хватает в жизни, чтобы их переносить еще и на экран.
Нет, он, конечно, прав, старух тоже нужно кому-то играть, кроме того, есть актрисы, которые старятся как-то красиво, достойно. Но я к таким не отношусь, а потому умру молодой.
Что-то у меня мрачные мысли. Чтобы их развеять, пришлось налить себе шампанское. Вы любите шампанское? Я очень! Могу пить его фужерами и даже лекарство запивать. Все твердят, что шампанское с утра верный путь к болезням желудка, но меня это не берет, разве что поджелудочную пришлось оперировать. И желчный пузырь тоже… И вообще, я куда большая развалина, чем кажусь, когда вспоминаю, что я Блондинка. Видите, и в этом есть своя польза…
Ладно, вернемся в Нью-Йорк. Но только потом, сейчас я хочу еще шампанского. За Вас, Док! Лучшего собеседника у меня еще не было. Вы прелесть!
Привет, Док.
Я вчера была несколько… не в себе…
Вместо того чтобы рассказать Вам о Страсбергах, которые сыграли в моей жизни огромную роль, вдруг начала рассуждать о морщинах, внешности и старении актрис.
Вернемся к Страсбергам, Вы не против? Как Вы можете быть против, если не слышите меня? Это очень-очень удобно, Вы не можете меня заткнуть, простите, вежливо попросить помолчать немного, Вы же вежливый, наверняка вежливый, как Артур Миллер. Джо, если его что-то злило, просто орал, чтобы заткнулась, а Артур морщился и делал вид, что слушает мои рассуждения, но сам ничего не слышал. Лучше бы заорал, я бы понимала, что ему противно. Хотя я и так знала, когда противно. А вот я на него орала, еще как орала, но вывести из себя так и не удалось. Артур Миллер – интеллигентный кремень.
Ладно, черт с ним, пусть живет, о нем расскажу потом, а то я никогда не доберусь до Ли и Полы. Кстати, надо изменить завещание, потому что я почти все завещала им. Этого всего не так много, но я лучше отдам в приют. Или оставлю Ди Маджио, пусть переведет в свой Фонд помощи нуждающимся. Да, у него есть такой, он у нас благородный, хотя неинтеллигентный. Это лучше, чем быть неблагородным интеллигентом? Или лучше быть благородным и интеллигентным одновременно?
