Старинная испанская колония не приносила большого дохода метрополии, но являлась ключевой позицией на пути из Европы в Америку. Не раз в минувшие войны Санта-Крус подвергался внезапным нападениям противников Испании.
Показав батарею из семи орудий, комендант сказал:
— Быть может, кто-то из вас знает имя английского контр-адмирала Нельсона, — и искоса посмотрел на офицеров.
Лисянский утвердительно кивнул:
— Мне приходилось слыхать о нем в Вест-Индии, а затем после успеха англичан у Сан-Висенти…
— Да, вы правы. Он прославился впервые после Сан-Висенти, а затем у Абукира. — Комендант сделал паузу и повернулся, указывая на бухту: — Сразу после Сан-Висенти Нельсон пришел на этот рейд с целью захватить Санта-Крус. Но мы успешно отбили первую атаку англичан на Сан-Христобаль. Тогда, — продолжал испанец, — Нельсон второй раз ночью высадил десант и сам повел в атаку своих матросов. Однако наши часовые вовремя обнаружили англичан и открыли огонь из орудий и мушкетов. Один из метких выстрелов раздробил руку адмирала, и его отряд отступил. В этом сражении Нельсон потерял свою правую руку и потерпел поражение…
Комендант спустился с моряками к берегу.
— Вот здесь ранило Нельсона. — Офицер переменил тон и добродушно закончил: — На этом же месте восемнадцать лет назад высадился знаменитый Лаперуз со своими спутниками. Мы снабдили его добрым вином на дорогу. — Офицер помолчал и грустно добавил: — Вы знаете его печальную судьбу. Он пропал без вести. До сих пор не могут отыскать его следы в океане, хотя Франция пообещала за это премию в миллион ливров.
На обратном пути Повалишин и Головачев разговорились и отстали. Они помнили друг друга по корпусу, а затем в одно время крейсировали в Северном море. Повалишин знал Головачева как толкового, бывалого офицера. Он успешно служил в Средиземном море, в эскадре адмирала Ушакова. Среди товарищей выделялся дружелюбием и скромностью.
— Неладно складывается у нас на «Надежде» взаимность капитана и Резанова, — огорченно рассказал Головачев. — Крузенштерн мнит себя во всем старше камергера, но сие, по-моему, не совсем верно. Как-никак по Табели о рангах Резанов дважды генерал и как статский советник и камергер. В конце концов на офицерах это отзывается неблагоприятно и может к худому привести…
Вечером в кают-компании за чаем ее обитатели, как обычно, делились впечатлениями от прогулок по городу.
Кроме офицеров и штурманов в кают-компании столовались доктор, иеромонах, приказчик и Павел Прощеных, креол с Аляски. Людям этим, совершенно разным по складу и нравам, возрасту и ремеслу, взглядам на жизнь, поневоле предстояло общаться друг с другом ежедневно, долгие месяцы монотонного плавания. Первое время, естественно, присматривались друг к другу, находили что-то общее, что-то неприемлемое, но в силу неотвратимости совместной жизни старались чем-то поступиться для общего блага, инстинктивно стремились быть благожелательными. Видимо, сказалась интуиция командира, подобравшего свой экипаж не только по выучке, но и по нравственным понятиям. Нередко он сам обедал в кают-компании — только здесь в обыденном житейском разговоре можно было узнать без прикрас и мнение о себе, и настроение подопечных…
Услыхав рассказ о Нельсоне, доктор Либанд пожалел, что остался на корабле.
— У вас еще будет время, — успокоил его Арбузов, — раньше чем послезавтра мы не уйдем отсюда. Советник Резанов о том объявил.
— Я слышал от Беллинсгаузена, будто господин советник утомился от выходок поручика Толстого, — заметил Коведяев.
— Кто же не знает в Петербурге сего ловеласа и кутилу, — ухмыльнулся Повалишин, — даром что он граф. А впрочем, советник мог того и не знать. Поручика взяли для вояжа в последние дни, вместо его двоюродного братца…
На другой день Лисянский зашел попрощаться с Армстронгом и его симпатичной женой-француженкой. Зная увлечение молодого русского офицера, она подарила ему несколько редких раковин с Ямайки. Еще раньше он захватил с острова осколки застывшей лавы, куски серы — решил собрать коллекцию.
«Миновав Канарские острова, мы оставили умеренный климат, — записал командир «Невы», — и едва скрылся за горизонтом Пик Тенерифе, духота воздуха сделалась весьма приметной. Я приказал давать команде виноградное вино, а иногда в грог мешать лимонный сок. Мы старались укрыться от зноя. Широкая парусина была развешена над шканцами. Я запретил матросам быть на солнце без нужды…»
В начале ноября шлюпы на траверзе островов Зеленого мыса определили поправки хронометров, а спустя десять дней потеряли северо-восточные ветры — пассаты. Началась полоса переменных ветров, с ежедневными дождями, шквалами, грозами, сопровождавшая мореплавателей до экватора.
26 ноября в 10 часов «Нева» по счислению перешла экватор. Определив в полдень точное время, Лисянский приказал в честь праздника поднять флаг, гюйс и вымпел.
— Всех наверх, — одновременно распорядился командир, — по вантам стоять! — Он повернулся к сияющему Коведяеву: — Федор Осипович, сближайтесь с «Надеждой» по корме.
«Надежда» тоже подняла флаги, на ванты проворно карабкались матросы. На шканцах в мундирах стояли офицеры, рядом унтер-офицеры и пассажиры. Лисянский кивнул Арбузову, и по его команде матросы троекратно крикнули: «Ура!» «Надежда» ответила тем же. На ее шканцах виднелись камергер Резанов со свитой, Крузенштерн с офицерами. Они приветливо помахивали руками…
Лисянский взял рупор:
— Поздравляю с прибытием в Южное полушарие! — Он взмахнул рукой.
— Ура! Ура! Ура! — вновь дружно прокричали матросы…
«Надежда» ответила салютом из 11 пушечных выстрелов.
На следующий день вся команда переоделась в парадные одежды, началась Божественная литургия с благодарственным молебном. На шканцах выстроились матросы и офицеры, вынесли ендовы с вином, разлили по кружкам и бокалам. Лисянский приказал поднять военный флаг.
— Нынче российские корабли впервые пересекают экватор, — обратился он к экипажу, — нам выпала эта честь. Так будем же верно служить вере нашей, царю и отечеству! За здравие монарха нашего, императора Александра Первого! Ура!
По случаю праздника по приказанию командира «на обед зажарили уток, сварили свежий суп с картофелем и зеленью», прибавив к этому «по бутылке портеру на каждых трех человек».
Когда все сели за праздничный стол, прогремел пушечный салют. До поздней ночи над просторами океана разносились то удалые, то грустные российские песни…
Праздники праздниками, но Лисянский не забывает своих юношеских мечтаний. И хотя эта экспедиция задумывалась компанией как «купеческая», с дипломатической миссией в Японию, командир «Невы» отправился в кругосветный вояж с твердым намерением не упускать ни одного дня без «желания быть полезным отечеству». Каких-либо инструкций или наставлений по научной части Лисянский не получал, но действует как подвижник и опытный мореплаватель.
