Но простодушный следователь не понял «особых отношений» жены Распутина с его поклонницами – отношений, исключавших ревность… О них рассказывает в своих показаниях чиновник Б. Алексеев – один из поклонников Распутина. Во время посещения Покровского «моя жена и жена Распутина шли по дому… и наткнулась на пикантную сцену с участием отца Григория. Моя жена ахнула и отвернулась. И тогда жена Распутина ей пояснила: „У каждого свой крест. У него – этот…“».
Так что Лохтина говорила правду: ревности не было места в его доме. Но причину поведения распутинской жены она так и не поняла. Конечно, отдать свою корову русская крестьянка не могла, и обвинения в жадности по этому поводу были для нее просто смешны. Но избила она генеральшу совсем по другой причине. Идея, о которой расскажет впоследствии следователю Лохтина, – «Я решила быть верной обоим, Распутину и Илиодору» – пугала «Нашего Друга». Распутин, видимо, боялся, что хитрый Илиодор использует безумную генеральшу как лазутчицу. Ее надо было убрать из Покровского, потому-то и пришлось жене найти повод придраться и изгнать Лохтину из дома, что она и сделала.
Из показаний Лохтиной: «Я уехала от них во Флорищеву пустынь (туда был выслан Илиодор. – Э. Р.). К Илиодору меня не допускали, и я только в его передней прокричала, что приехала… Затем меня выслали, и был составлен протокол, что я нахожусь в припадке безумия».
Но она не унималась. Дома Лохтину не принимали, путь к Распутину и Илиодору был закрыт. И она решила поселиться хоть в какой-то близости к прежнему раю – рядом с монахом Макарием, духовным отцом «Саваофа», в любимом распутинском монастыре. «Я поехала в Верхотурье к отцу Макарию… Келья старца ремонтировалась, и я помещалась в небольшом чулане, дверь которого старец припер доской, положив на нее камень… Питалась я раз в сутки, получая оставшуюся от отца Макария пищу». Однако монахи не поняли ее порыва и потребовали удалить женщину из мужского скита.
Но, как справедливо отмечала сама Лохтина, если она что-то решала, переубедить ее было невозможно. «Тогда приехала полиция и предъявила требование о моем отъезде. Я ответила, что добровольно не уйду… Но мне пришлось удалиться, так как монахи… напали на него (Макария. – Э. Р.) и побили. Об этом я телеграфировала Государю: „Прошу защитить старца Макария… которого Вы сами знаете“».
И Государь защитил: монахов наказали, духовнику Распутина быстро отремонтировали келью и сделали к ней пристроечку, чтобы безумная генеральша могла жить при Макарии…
Но следователя Чрезвычайной комиссии, видимо, не удовлетворили показания Лохтиной. Он по-прежнему не верил в невинные причины ее драки с женой мужика. И он возвращается к ее отношениям с Распутиным. Но о них Лохтина говорит глухо и уклончиво, как и положено говорить с непосвященными в учение «Саваофа»: «Страсти были далеки от меня, когда я находилась около отца Григория…» И добавляет: «Дерево плохое не может приносить хорошего плода. А если так, то чем объяснить, что поклонники или поклонницы Распутина бросали роскошь и жизнь не по Евангелию и на прежний путь больше не возвращались? Я говорю об истинных поклонниках, которые следовали его указаниям».
Истинные поклонники – те, «которые следовали его указаниям», а точнее – его учению. Только они понимали смысл происходившего в доме.
Получив шифрованную телеграмму от Вырубовой, «Наш Друг» тотчас отбыл из Покровского.
Из донесений агентов: «10 марта Распутин сел на обратный поезд в Петербург». И уже из столицы он вслед за «царями» отправился в Крым.
Вместе с Семьей в Крым поехали сестры царя Ольга и Ксения. В пути великие княгини заговорили о Распутине (впрочем, тогда уже вся Россия говорила о нем).
Из дневника Ксении: «10 марта… В вагоне Ольга нам рассказала про свой разговор с ней (Аликс. – Э. Р.). Она первый раз сказала, что у бедного Маленького эта ужасная болезнь, и оттого она сама больна и никогда окончательно не поправится. (Так тетка впервые в открытую услышала о смертельной болезни племянника. – Э. Р.)… Про Григория она сказала, что как ей не верить в него, когда она видит, что Маленькому лучше, как только тот около него или за него молится… Боже мой, как это ужасно и как их жалко!»
Когда Распутин приехал в Крым, Аликс объявила, что «ничего об этом не знала». Но, как записала в дневнике Ксения, «была обрадована и, говорят, сказала: „Он всегда чувствует, когда он мне нужен“».
Ники пришлось, как всегда, смириться.
Распутин жил в Ялте, откуда его возили в Ливадию на автомобиле. Во дворец он проходил тайно, без записи в камер-фурьерском журнале. Но когда царский автомобиль проезжал по городу, вся Ялта знала: Распутина повезли к царице. И охрана во дворце, пропуская авто, видела, кого провезли во дворец. Тем более что «Наш Друг» гордо выглядывал из окна машины, не желая прятаться.
Все это время газеты по-прежнему трубили о Распутине. Только в апреле 1912 года гибель «Титаника» и несчастных пассажиров, беспомощно утонувших в ледяной воде под ясным звездным небом, на некоторое время вытеснила с газетных полос сообщения о мужике. Но в мае на первых страницах вновь замелькало знакомое имя.
8 мая Илиодор подал Синоду прошение, больше похожее на ультиматум: «Предайте суду Распутина за его ужасные злодеяния, совершенные им на религиозной почве, или снимите с меня сан. Я не могу помириться с тем, чтобы Синод, носитель благодати Святого Духа, прикрывал „святого черта“, ругающегося над Церковью Христовою… С осквернением достояния Господня не помирюсь!»
Тогда же Даманский издал рукопись, которую «Наш Друг» когда-то подготовил с помощью Лохтиной. И Аликс могла опять прочесть в ней множество слов о гонениях – вечной судьбе праведников. «Тяжелые переживаю напраслины. Ужас что пишут, Боже! Дай терпения и загради уста врагам!.. Утешь, Боже, своих! Дай Твоего примера…»
Распутин вернулся из Крыма в Петербург в начале мая. Жил, прячась от журналистов.
«Опять появился на сцене Распутин», – записала в дневнике Богданович.
Вскоре он выехал в Москву. На Николаевском вокзале агенты зарегистрировали обычных провожавших – «Сову», «Зимнюю» с дочкой, «Ворону»…
В московском поезде и состоялась эта встреча.
«Единственный, осмелившийся выступить в защиту его»
Через пару недель произошла сенсация – среди моря антираспутинских публикаций вдруг появилась большая статья в его защиту.
Автор статьи Алексей Филиппов был богат, имел собственный банк, редактировал успешную газету. При этом у него была заслуженная репутация либерала – он провел год в крепости за «непозволительные слова» о власти, в точности исполнив насмешливое пожелание модного поэта: «Это что – стоять за правду, ты за правду посиди». Филиппов был другом пострадавшей из-за Распутина фрейлины Тютчевой и с гадливостью относился к «старцу» – до того дня, когда встретился с ним в поезде…
