Остается еще подивиться гениальной прозорливости "мудрого старца" митрополита Сергия, который заявил в Декларации 1927 года "О радостях": "Мы с нашим Правительством". Страшно вовсе не то, что многолетний секретный собеседник чиновников Совета В. Фурова и А. Плеханова стал Святейшим Патриархом1. Страшно, что мы все молчим, все воспринимаем это как должное. Страшно, что Собор не нашел среди всего епископата Русской Православной Церкви более достойного кандидата.
Православная Церковь зовет к покаянию любого грешника, и пока жив какой-то человек, в том числе и Патриарх, он может возвратиться от путей неправды и достигнуть высочайших вершин святости. Но кто из наших иерархов отвергает сегодня путь лжесвидетельства, сергианства, противоестественной симфонии с партийно-государственными институтами?
И, наконец, опыт личной встречи с управляющим делами Московской Патриархии митрополитом Алексием. К сожале-
Очевидцы
167нию, видел его только один раз. Шесть лет назад мои прихожане, жители нескольких вологодских деревень, попросили советскую власть вернуть им полуразрушенную церковь Георгия Победоносца. Им, естественно, отказали. Они ездили и писали более двух лет, обращались за помощью в Прокуратуру, в Совет по делам религий, в газеты и журналы, в Комитет советских женщин, в Комитет ветеранов войны, в Верховный Совет СССР2. Однажды трое из них решили обратиться за советом и благословением к управляющему делами Патриархии митрополиту Алексию. Дальше ворот в Чистом переулке их не пустили. Я сделал еще несколько шагов и остановился у решетки забора. "Идите, идите отсюда", — буркнул в ответ на их приветствие один из дюжих молодчиков. "Нечего тут делать, идите, идите", — подтвердил другой. Вдруг на крыльцо вышел сам митрополит и стал спускаться к своему роскошному черному лимузину. "Владыка! Владычень-ка! Благословите!" — завопили женщины. Молодчики мгновенно затолкали их в сторожевую будку, а когда машина прошуршала мимо — выпустили. "В Совет, в Совет идите, митрополит таких не принимает".
В своих интервью в годы "перестройки" митрополит Алексий неоднократно сетовал, что некоторые провинциальные чиновники считают верующих "людьми второго сорта", а это-де нехорошо. К сожалению, вторым сортом они, "простые верующие", проходят у нас, священнослужителей. Я мечтаю когда-нибудь увидеть и советских чиновников, например А.И. Лукьянова и Ю.Н. Христораднова, размахивающих руками, умоляющих о приеме "ради интересов партии и государства" и вопиющих: "Владыка! Владыченька!" — и гордо проплывающего мимо них человека в белоснежном куколе — святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия Второго.
1990 г.
Первая публикация: Референдум. 1990. № 37. Август.
Что нынче невеселый, товарищ поп?"
Этот вопрос был задан мне, священнику, восемьдесят лет назад. Долгополый собрат мой от ответа тогда уклонился и предпочел схорониться за сугроб: только за то, что прежде ты ходил брюхом вперед, запросто можно от любого революционного Петрухи или Ванюхи пулю получить. И короткую гражданскую панихиду: "Лежи ты, падаль, на снегу". Долгополый благоразумно промолчал, но ответ-то всякому ясен, он по сей день не изменился: мы с ним жили и живем в оккупированном городе и в оккупированном государстве.
Автобус везет меня по улице Советской мимо огромного гранитного памятника Я. Свердлову. Водитель раз за разом повторяет: "Товарищи пассажиры, приобретайте проездные билеты на май у кондуктора", "Товарищи пассажиры, на линии работает контроль", "Товарищи пассажиры, не забывайте в автобусе свои вещи", "Товарищи пассажиры..." Разве по Костроме ходят специальные автобусы ТОЛЬКО ДЛЯ КРАСНО-КОРИЧНЕВЫХ, где все пассажиры — "товарищи", "партайгеноссен"? По какому праву работник общественного транспорта обращается ко мне, священнику, как Г. Зюганов и В. Анпилов к своим единоверцам на митинге? Пусть дома после работы зовет "товарищем" свою жену или тещу, как звала Остапа знойная мадам Грицацуева — "товарищ Бендер". Более двадцати лет я никому не позволял пачкать меня этим словом. Если оно стояло на конверте или в начале обращения, я, не читая, возвращал письмо отправителю с припиской: я не член вашей партии и, следовательно, не "товарищ". Чиновники обижались, дело дошло до Москвы, и Совет по делам религий при Совете Министров СССР разъяснил: "Да, служители культа единственная группа граждан СССР (не считая заключенных), которые не являются «товарищами», им следует писать «служителю культа»..."
169Почему центральная улица Костромы по сей день — "Советская"? Советы для меня, священника, — власть злобных и лживых безбожников и безжалостных оккупантов, Я. Свердлов — один из их мерзопакостных главарей, а "товарищ" — слово из их партийного новояза. Я на ихней партийной фене не ботаю. Мне одинаково приятно ходить по Советской и по улице Третьего рейха.
Я не возражаю, если коммунисты всех толков и мастей на своих партийных тусовках будут орать в мегафон: "Вся власть Советам!", отлично сознавая, что это — очередная ложь, что никакой власти у Советов никогда не было. Пусть в своих партийных кунсткамерах сколько угодно любуются на своих гранитных, бронзовых, гипсовых классиков, вождей и учителей, коим имя — легион, пусть лобызают их. Пусть на партийных междусобойчиках распевают свою старую агитку: "Наше слово гордое «товарищ» нам дороже всех красивых слов". Я никогда не сомневался, что с этим словом они повсюду дома, что с ним они везде и по сей день находят себе родных. Но у меня, священника, никакой родни среди них нет, никогда не бывало и быть не может. Их песен я даже в детском садике не пел. Впрочем, и большевики пели обо мне совсем иные песенки: "Нам с попом и с кулаком вся беседа: в брюхо толстое штыком мироеда".
Почему же на каждом шагу в любом городе своего государства, куда ни поеду, куда ни пойду, в Москве, в Костроме, в Крас-ном-на-Волге, я вынужден натыкаться на своих недоброжелателей, врагов, палачей, всех тех, кто меня "штыком в брюхо"? Проспект Ленина, улица Дзержинского, Шагова, Симановского и еще дюжины таких же, мемориальные доски на углах. Знать я не желаю их имена-фамилии и откуда они взялись, только помраченные люди станут увековечивать память Герострата, Стеньки Разина, "товарища Че" (Че Гевары) или Чикатило. Вот улица многолетнего руководителя Коминтерна Г. Димитрова, вот Юных пионеров, имени Первого мая (это набережная, где наш университет), что-то Октябрьское, какая-то Красная маевка. Есть улица Энгельса, Комсомольская, Красноармейская. Есть площади Ильича и Заветы Ильича. Никто не забыт и ничто не забыто, даже Карл Либкнехт, Инесса Арманд, Хо Ши Мин и Пальмиро Тольятти. Кажется, только Пол Пот почему-то не увековечен. Не пора ли вернуть нам проспект Сталина и город Троцк? Чем эти хуже Ленина или Свердлова?
