— Мелодрама пойдет без выстрелов, — сказал Курнатовский, опуская револьвер в карман.
Комната, которую занимал Оскар, была обставлена комфортабельной европейской мебелью. Стены украшены фотографиями японских танцовщиц. Оржих, который бывал у Оскара, направился прямо к небольшому столику. Здесь стояло блюдце с водой, банка с клеем и лежала стопка вскрытых писем.
— Позор, позор… — прошептал Оржих, хватаясь за голову. — И только подумать, какой негодяй!
— Богато жил, — заметил Курнатовский, перебирая письма. — Вот одно и мне из Владивостока, — сказал он, откладывая в сторону синий конверт.
В комнате стояла широкая кушетка. Оржих начал брезгливо откидывать расшитые подушки. Под одной они увидели небольшую шкатулку японской работы. Курнатовский повертел ее в руках. В шкатулке торчал ключ. Но открыть ее Курнатовский не мог.
— Дайте сюда, — сказал Оржих. — Быть может, мне посчастливится.
Он осторожно поколотил по шкатулке рукояткой револьвера. Крышка чуть сдвинулась с места, и тогда удалось повернуть ключ.
В шкатулке лежали пара женских фотографий, несколько женских колец, какие-то письма и сложенный вчетверо лист бумаги. За ним другой, третий — списки всей русской эмигрантской колонии. Некоторые фамилии были подчеркнуты карандашом. На отдельный листок выписаны те, кто недавно уехал в Россию на подпольную революционную работу.
— Каково! — воскликнул Курнатовский.
— Негодяй, негодяй, — шептал Оржих.
— Теперь давайте посмотрим письма, — предложил Курнатовский.
Из плотного конверта с двуглавым орлом он извлек бумагу, датированную 1902 годом, — сообщение русского консула, в котором Оскару выражалась благодарность за выдачу царским властям матросов, участвовавших в волнениях на флоте, происходивших во Владивостоке в 1902 году. Была названа и сумма денег, которую Оскар мог получить в одном из японских банков: пять тысяч иен!
— Значит, он здесь давно и еще до войны служил агентом охранки, — заметил Курнатовский. — Как же он выдал матросов?
— Можно полагать, — ответил Оржих, — что по указанию охранки Оскар снабдил живших здесь впроголодь матросов фальшивыми паспортами на выезд из Японии. Матросы отправились в Шанхай, а там русский консул, пользуясь правом экстерриториальности, арестовал их и отправил во Владивосток. Ну, а дальше — военный суд и расстрел, в лучшем случае — вечная каторга.
Все было ясно. Они собрали документы, списки, распечатанные письма и покинули гостиницу, не вызвав ни у кого никаких подозрений.
— Он, разумеется, не появится больше, но даст знать полиции, — сказал Курнатовский.
Оржих был страшно удручен. Он говорил, что теперь на эмигрантов-эсеров в Нагасаки падет позор. Эмигрантская колония приняла Оскара с распростертыми объятиями, в их числе и он, Оржих, поседевший в революционной борьбе. Курнатовский как мог успокаивал товарища.
— Охранка, — говорил он, — и в нашу партию засылает немало шпионов и провокаторов. Пожалуй, больше, чем к вам, эсерам. Но при наших партийных порядках этой публике трудно избежать разоблачения. В партии эсеров их разоблачать труднее.
После истории с Оскаром, которая могла плохо кончиться, и тщетных поисков работы Виктор Константинович покинул Нагасаки и выехал в Иокогаму. Это был европейский город, застроенный большими зданиями банков, с трамвайными линиями, оживленными улицами и очень дорогой жизнью. Но и в Иокогаме Курнатовский не нашел работы. Не было ее и в Токио.
Тогда, вспомнив о письме одного из товарищей, который жил и работал в Сиднее, в Австралии, Виктор Константинович написал ему. Вскоре пришел ответ. Курнатовскому предлагали работу на химическом предприятии Эйлера, правда, с очень скромным окладом. Но выбирать не приходилось. На последние деньги он купил билет на пароход, идущий в Австралию, и в июле 1908 года покинул негостеприимные берега страны восходящего солнца.
Сначала Курнатовский жил у своего товарища — метранпажа Михайлова. Это он помог Виктору Константиновичу устроиться в лаборатории химического предприятия фабриканта Эйлера.
Поработав здесь, Курнатовский убедился, что Эйлер занимается жульничеством: изготовляемый по его методу желатин был, в сущности, обычным столярным клеем, а некоторые широко разрекламированные Эйлером лекарственные препараты — настоящая отрава. Крупно поговорив с предпринимателем, Курнатовский, естественно, оказался за воротами фабрики.
Он брался за все: мыл посуду, чистил овощи в столовых самого последнего разряда, пробивал тоннели в гранитных породах, работая на строительстве железных дорог… А там снова безработица.
Весной 1909 года, после долгих безуспешных поисков работы, он наткнулся, наконец, на объявление, которое висело около конторы одного лесопромышленника. Контора находилась на окраине Сиднея. Объявление гласило, что мистеру Гарду требуются лесорубы для работы на границе Нового Южного Уэльса и Квинсленда.
— Об условиях здесь ничего не сказано, — заметил Курнатовский.
— Не возьметесь ли вы, Авдаков, поговорить с боссом, — обратился к нему (Курнатовский и здесь жил под чужой фамилией) высокий ирландец Билль Эдингтон, с которым Виктор Константинович работал недавно на прокладке тоннеля. — Поговорите за всех нас, за всю артель…
— Боюсь, Билль, — ответил Курнатовский, — что это может ухудшить дело. Ведь по-английски я говорю с большим акцентом. А эмигрантам хозяева всегда платят меньше.
Однако просьбу Эдингтона поддержали все собравшиеся здесь безработные. От Эдингтона они уже знали, что Авдаков смело разговаривает с хозяевами и в обиду своих товарищей не даст. Курнатовский дернул звонок. На пороге появился полный мужчина лет пятидесяти в белом жилете и широкополой шляпе. Он оглядел Курнатовского и подозрительно покосился на его товарищей.
— Насчет работы?
— По вашему объявлению, мистер Гард, — ответил Курнатовский.
— Кто старший в артели?
— Я, — коротко бросил Курнатовский.
— Заходите в контору, а остальные пусть ждут здесь.
Гард не предложил ему стула. Усевшись за высокой конторкой, он начал, разговор, который больше напоминал допрос.
— Ваши люди рубили когда-нибудь лес?
— Приходилось, на строительстве железной дороги…
— Очень уж они тощие, — проговорил, задумавшись, Гард. — Да и рабочих я уже, собственно, набрал.
— Тогда надо было снять объявление и не утруждать тощих людей читать его.
— Вы смело разговариваете, — сказал, вскинув на него глаза, Гард. — Судя по акценту, эмигрант?
— Это не имеет никакого отношения к делу, — ответил Курнатовский. — Если нужны рабочие, будем толковать. Не нужны — снимите объявление.
