Лев Успенский - За языком до Киева

Совершенно иные причины привели к тому, что в городе Черновцы одно из его предместий, когда-то носившее всем украинцам понятное, семантически прозрачное название РОЗСОШ (по-украински — «развилка дорог»), позднее в румынском языке превратилось в POLUA (по-румынски — «красная»), а затем русскими, поселившимися в этом городе, было изменено в РОЩА…

То есть причины-то, может, и сходные (непонимание иноязычного имени и подмена его по созвучию сходным, хотя и ничуть по смыслу не связанным своим), но все обстоятельства изменения совершенно другие.

Оба комплекса превращений меня живо интересуют, потому что в них отразилась народная психология, ходы мысли тех, кто дает местам имена.

Мне представляется, что и для любого человека, впервые столкнувшегося с топонимикой, эта сторона дела представляется и наиболее заманчивой, и наиболее доступной. Я бы определил ее как поэтическую сторону топонимики… И теперь, закончив то, что пообещал в начале книжки как «средисловие» к ней, я хочу дать подборку небольших рассказов именно на эти «поэтико-топонимические» или «занимательно-топонимические» темы.

Есть у нас в народных говорах такое слово: «спорышка». Оно означает «двойчатку», «двойной орешек», а также всякий двойной плод: два яблока, две морковки, сросшиеся вместе…

Человеку свойственно в окружающем его пестром множестве саморазличных предметов выделять их тесные сочетания, устанавливать между ними связи, может быть далеко не всегда заложенные в них природой, а там, где они ею намечены, подчеркивать их и придавать им такое значение, какое ему самому представляется по той или иной причине вероятным, естественным или желательным.

Склонность человеческого восприятия находить вокруг себя какие-то внутренние интимные связи между вещами отражается и, очень любопытно, в топонимике.

Я подумал о поэтическом отражении этой склонности. Мне вспомнился «Спор» Лермонтова.

В Кавказском хребте много великолепных горных вершин. Две из них — ЭЛЬБРУС, или ШАТ-ГОРА, и КАЗБЕК — издавна выделены из «толпы соплеменных гор» народным сознанием. Причина тому не в их абсолютной высоте (Эльбрус — 5633, Казбек — 5047 метров). Есть на Кавказе вершины, превышающие Казбек (Шхара — 5201, Дыхтау — 5148 метров). Причина скорее в том, что оба гиганта поднимаются у начала и у конца всей величавой горной цепи. Так или иначе, именно эти вершины народы, жившие у подножия, всегда рассматривали как своеобразных «братьев», как двух старейшин могучего племени вершин, и Лермонтов, столкнув именно их в своем «Споре», шел тут только по следам народного восприятия.

Поэт не повторил уже существующую легенду, он сотворил ее сам, но сотворил в том же духе, в каком творит народ.

Лермонтов не был первым и не был последним в обыгрывании географических объектов. Поэт другого масштаба и другой значимости, К. Бальмонт, уже в начале нашего столетия пленился простым географическим фактом: три большие реки нашей страны — ЗАПАДНАЯ ДВИНА, ВОЛГА и ДНЕПР, изливая свои воды в три далеких моря, начало берут примерно в одном и том же месте:

Опять на наших глазах сотворена сказка, легенда, не существовавшая в народе, но навеянная народным творчеством. Правда, бальмонтовское стихотворение никак не может ни по своему содержанию, ни по значению равняться с лермонтовским, но сейчас не это важно. Существенно то, что снова три случайно сближенных природой географических объекта послужили поводом для поэтического объединения.

В обоих случаях речь идет о самих предметах, не об их именах.

Истинно же народные «спорышки» представляют собою явление не географическое, а топонимическое и, на мой взгляд, должны расцениваться как явление своеобразное и интересное. Интересное именно с точки зрения психологии географического называния.

В архипелаге Бонин (Огасавара), принадлежащем Японии (после второй мировой войны оккупирован США), имеются три группы островов, называемых каждая по крупнейшему своему острову ТИТИ (отец), ХА-ХА (мать) и МУКО (сын).

Я не знаю, существует ли какое-либо объяснение их названий в японском фольклоре, но можно поручиться, что оно есть. Почти наверняка и на самом архипелаге и у мореплавателей-азиатов, с незапамятных пор бороздящих тамошние воды, имеются какие-либо легенды, связанные с названиями островов. Нельзя представить себе, чтобы три имени, столь тесно связанные по смыслу, возникли просто так, благодаря какой-либо случайности.

Вот на том же Дальнем Востоке, но в совершенно иной высокогорной стране, в Тибете, неподалеку друг от друга высится грозный пик ТОРГОТ-ЯП, что значит на местном языке «отец Торгот», и лежит горное озеро ДАНГРА-ЮМ. Озеро, одно из самых значительных в Тибете, издавна числится священным. И неудивительно: по тибетским легендам, оно и поднимающийся к югу от него Отец Торгот — супружеская пара, прародители всей земли, и в частности семьи гор, возвышающихся поблизости их милых дочерей.

Поклонение озеру столь велико, что еще совсем недавно вокруг него (а его окружность почти 300 километров) устраивались периодически своеобразные крестные ходы, называемые «кора». Совершивший кору получал отпущение самых черных грехов, до убийства и даже отцеубийства включительно.

Многим известно прелестное имя одной из первого десятка высочайших вершин в Альпах — ЮНГФРАУ (молодая женщина). Значительно менее известно, что по соседству с ней, облеченной в вечно сверкающую снежную одежду, поднимается вторая — МЕНХ (монах), сложенная из темноцветных каменных пород.

Опять-таки я лично никогда не слыхал никакой легенды, связанной с этой парой вершин, но можно утверждать без опаски, что жители ближних долин знают их немало. Почти наверняка речь в них идет о светлокудрой красавице, соблазнившей одетого в черную рясу отшельника, а может быть, об отвергнутом любовнике, покинувшем мир из-за неразделенной любви к прекрасной даме. Даже полагаю, что, когда эти строки увидят свет, я получу от знатоков немецкого фольклора письма с указаниями на такие легенды, а возможно, и на стихотворения известных поэтов, посвященные «топонимической паре».

А если нет, я вправе утверждать, что такие предания существовали некогда и лишь потом были забыты. Подобное сочетание двух имен не могло возникнуть самопроизвольно, ибо в подобной паре названий уже заложен известный поэтический заряд.