Изредка бывал Халтурин у Башкирова, старого друга детства и верного товарища юности. Однажды столкнулся там с Александром Павловым. Радостная была эта встреча. Павлов рассказал Халтурину, как он вместе с Гусевым налаживает типографию, чтобы печатать свою рабочую газету. Даже название ее придумали — «Рабочая заря».
Нехорошо было у Степана на душе, он теперь знал, что поторопился со своим решением стать террористом. Сознавал он и то, что сейчас уже невозможно бросить все, не завершив подготовку к взрыву.
Прощаясь с Александром Павловым, Халтурин чуть ли не со слезами на глазах просил его передать товарищам-рабочим, чтобы они продолжали пропаганду, налаживали связи друг с другом, но не поддавались на уговоры народовольцев, не брали с них пример, ни в коем случае не вступали на путь террора.
— Помни, Александр, с этого пути возврата нет, — сказал на прощание Халтурин, обнимая Павлова.
Распрощались навсегда.
Развязка приближалась. Опять начались провалы среди народовольцев, и теперь Халтурин решил действовать с наличным количеством динамита. Запальные трубки, начиненные составом, горящим без доступа воздуха, были доставлены во дворец. Трех пудов динамита было мало, чтобы взорвать столовую. Но что делать? Халтурина беспокоило, что при взрыве пострадают невинные люди. Но, с другой стороны, если напрасных жертв все равно нельзя избежать, то нужно, чтобы «сам» погиб наверняка. Приходилось выжидать удобного момента.
И Степан выжидал. Только известие о том, что столяров собираются куда-то переводить из подвала, подхлестнуло его. Теперь нельзя уже было медлить. В начале февраля 1880 года, ежедневно встречаясь с Желябовым, Халтурин успевал шепнуть ему «нельзя было», «ничего не вышло». Он уже не спорил с Андреем Ивановичем. Если тот и был не прав насчет количества динамита, то сложившиеся обстоятельства были на его стороне.
Царь никогда не опаздывал к обеду, но, чтобы произвести взрыв, Халтурину нужно было улучить момент, когда царь находился в столовой, а в подвале было бы пусто. Это совпадение зависело от случайностей, и, дожидаясь благополучного случая, Халтурин изнервничался вконец.
5 февраля 1880 года царская семья поджидала в гости брата императрицы Марии Александровны — Александра Гессенского.
С утра весь дворец был в бегах. Особенно досталось поварам и лакеям. Обед должен был быть великолепный. Столяры же были свободны от дел, тем более, что 5 февраля пришлось на воскресенье, да и дворцовая администрация хотела в этот день удалить всех лишних. Халтурин решился. Он заявил своим сожителям, что празднует сегодня день рождения, и пригласил всех в трактир. Столяры согласились с радостью.
* * *
К половине шестого у парадных подъездов Зимнего дворца выстроились длинные вереницы экипажей. Дородные лакеи распахивали дверцы, с низким поклоном пропуская осторожно ступающих дам, помогая тучным господам в придворных шинелях.
Сегодня ожидался «большой выход императора и императрицы». Кавалергарды с развернутым Георгиевским штандартом, серебряными трубами и литаврами застыли на охране внутренних покоев. «За кавалергарды» толпились придворные чины: камергеры, гофмейстеры, гофмаршалы, церемониймейстеры, камер-юнкеры, высшие сановники двора его императорского величества.
Герцог Гессенский запаздывал. Пробило уже шесть часов, а его карета только подъехала к дворцу. «За кавалергарды» установилась тишина. Толпа придворных подалась вперед. Генералы свиты его императорского величества вытянулись по стойке «смирно», дамы, забыв об этикете, поднялись на носки. Вся это многоликая масса придворных честолюбцев и льстецов учащенно дышала.
Из внутренних покоев вышла императорская чета. Императрица Мария Александровна, а до замужества принцесса Гессен-Дармштадтская Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария, едва передвигала ноги. Врачи давно приговорили ее к смерти, так до конца и не распознав характера болезни императрицы.
Гофмаршал, в обязанности которого входило устройство высочайших приемов, суетился, озабоченно наблюдая за тем, чтобы встреча императора Российского с Гессенским герцогом произошла ближе к императорским покоям — этого требовал строгий придворный этикет.
Со стороны казалось, что августейшие особы совершают какую-то неторопливую кадриль с троекратными лобызаниями.
Когда с первыми приветствиями было покончено, Александр взял под руку шурина и направился с ним в столовую, где уже выстроились придворные служители — мундшенки, кофешенки, тафельдекеры, кондитеры, метрдотели. Сзади потянулась вереница приглашенных к столу.
* * *
В шесть часов вечера в трактире царило веселье. Дворцовые столяры пили здоровье новорожденного Степана. Вдруг в разгар пиршества Халтурин встал, надел пальто, шапку, попросил компанию немного его обождать. Захмелевший жандарм потянулся к будущему зятю;
— Ты того, убежать не вздумай, платить-то нам нечем.
Халтурин сунул жандарму деньги, и дверь за ним закрылась. Степан почти бежал. Только выйдя на площадь, пошел степенным шагом, тяжело отдуваясь.
Зимний сверкал огнями. На фоне тяжелых штор, спущенных на окна, мелькали уродливые тени. У подъездов толкались шпионы и прохожие зеваки. На черном ходу никого, в коридоре тускло мерцают газовые рожки.
В подвале пусто. Степан притворил дверь комнаты. Быстро — сундучок с динамитом к стене, запал внутрь. На секунду своды озарила вспыхнувшая спичка. В сундуке послышалось тихое шипение. Теперь уже нельзя медлить.
Халтурин выскочил из дворца и столкнулся с Желябовым. Схватив Андрея Ивановича за руку, оттащил его на середину площади… Часы показывали двадцать минут седьмого…
— Ну как?
— Готово!
И в эту же минуту грохнул страшный взрыв.
Потухли огни в окнах Зимнего. К дворцу бежали люди, слышно было, как спешили пожарные. Из дверей кого-то выносили. Постепенно Адмиралтейская и Дворцовая площади наполнились народом. Полиция оцепила дворец. Желябов повел Халтурина на квартиру, где Степан должен был отсиживаться некоторое время.
Халтурин вырывался. Когда все было кончено, когда он увидел трупы погибших при взрыве людей, он не мог уйти, не узнав, что сталось с Александром II. Желябов едва дотащил упирающегося Халтурина и передал его на руки Веры Николаевны Фигнер — хозяйки конспиративной квартиры по Подьяческой, дом № 37.
Халтурина знобило, нервная разрядка была так велика, что Степан Николаевич метался, словно в жару.
— Достаточно ли у вас оружия? Живой я не дамся.
Его успокоили, квартира Фигнер была относительно безопасна. В ней имелось много револьверов, патронов к ним и динамитные бомбы.
