Далее государь император присовокупить изволил, что хотя делом сим весьма продолжительно и подробно занимался особый комитет, однако, не скрывая от себя всей его важности, его величество не решился подписать указа без нового пересмотра в Государственном совете; почему, любя всегда правду и полагаясь на опытность и верноподданническое усердие его членов, приглашать их изволит изъяснить теперь со всею откровенностию их мысли, не стесняясь личным его величества убеждением. Одного только государь император не может не поставить с прискорбием на вид Совету, именно – той публичной, естественно преувеличенной молвы о сем деле, которой источник заключается в неуместных разглашениях со стороны лиц, облеченных высочайшим доверием и обязанных к хранению государственной тайны самым долгом их присяги. Подтверждая, вследствие того, пред всем собранием Государственного совета о ненарушимом впредь исполнении сего присяжного долга со стороны как членов, так и канцелярии, его величество изволит предварять, что если, сверх ожидания, дошли бы еще до его сведения подобные разглашения, то виновные будут судимы по строгости законов, как за преступление государственное.
Засим, по высочайшей воле, прочтены были государственным секретарем журнал Соединенных департаментов и самый проект указа. Государь император, открывая суждение отдельно по каждой статье, удостоил всемилостивейше выслушать мнения и замечания членов, совокупно с сделанными на них возражениями…
После сего государь император повелеть изволил прочесть для сведения Государственного совета проект циркуляра от министра внутренних дел, который в упреждение всяких превратных толков и могущих произойти от них беспокойств предполагается, по воле его величества, разослать ко всем начальникам губерний современно с обнародованием указа.
Повторив засим вновь сказанное прежде о ненарушимом на будущее время сохранении присяжной по делам тайны, государь император изволил закрыть собрание, удостоив членов всемилостивейшего приветствия с совершением столь благого, в мыслях его величества, дела.
Из книги Андрея Парфеновича Заблоцкого-Десятовского «Граф Киселев и его время»
…Государственный секретарь граф Корф о заседании 30 марта [1842] в своих записках рассказывает, что «против указа говорили Кутузов[17], граф Гурьев и князь Волконский, а князь Д. В. Голицын предложил новую мысль; он сказал, что договоры, если оставить их на волю владельцев, едва ли кем будут заключаемы, и потому предлагал прямо ограничить власть помещиков инвентарями, взяв в пример и основание известный указ Павла I об ограничении работ крестьян на помещиков 3 днями в неделю.
Но эта мысль очевидно противоречила убеждению государя о необходимости сохранить крепостное право, по крайней мере до времени, неприкосновенным. „Я, конечно, – сказал он, – самодержавный и самовластный, но на такую меру никогда не решусь, как не решусь и на то, чтобы приказать помещикам заключать договоры; это должно быть делом доброй их воли, и только опыт укажет, в какой степени можно будет перейти от добровольного к обязанному“.
Граф Киселев встал только однажды, чтобы сказать коротко, что согласился на заключения комитета и теперь не спорит против них единственно, в той надежде, что это будет предисловием или вступлением к чему-нибудь лучшему и обширнейшему впоследствии времени».
Чрез три дня после Общего собрания Государственного совета, именно 2 апреля, был подписан государем указ об обязанных крестьянах.
Это историческое заседание Государственного совета с основополагающей речью императора было фактическим итогом неоднократных попыток Николая Павловича приступить к реформе крепостного права.
Указ об обязанных крестьянах позволял помещикам в случае их собственного желания освобождать крестьян без земли и заключать с ними договора, по которым крестьяне должны были отрабатывать за пользование землей оброк или барщину. Крестьянин получал личную свободу. Помещик оставлял за собой владение землей.
Ничего сколько-нибудь существенного указ не произвел. До смерти Николая в 1855 году в разряд «обязанных» перешли из 10 миллионов крепостных около 25 тысяч крестьян…
И это понятно – выполнение указа всецело зависело от воли помещика. «Я, конечно, самодержавный и самовластный, но на такую меру никогда не решусь…»
Железный император признал свое поражение. Он отступил. Он боялся дворянства больше, чем грядущей пугачевщины…
Из воспоминаний великой княжны Ольги Николаевны
Влечение пап́а к тому, чтобы быть обо всем осведомленным и учиться новому, происходило от сознания, что те науки, которые он проходил в молодости, были недостаточны. Войны в начале столетия и его страсть ко всему военному были тому виной. Совершенно неожиданно он вступил на трон в 1825 году. Он командовал в то время бригадой пехоты и понятия не имел о правлении, о хозяйстве или законодательстве. Он осознавал свою неподготовленность и старался окружить себя достойными людьми. Чтобы создать свод законов, выведя наше законодательство из тогдашнего хаоса, он призвал Сперанского и был удовлетворен окончанием этого труда еще в свое царствование. Его другой большой заботой было улучшение судьбы крестьян. Киселев явился главным его сотрудником в этой области. 26 декабря 1837 года он был поставлен во главе нового Министерства государственных имуществ, в ведение которого поступили все казенные крестьяне; он оставался на этом посту до 1856 года, когда был назначен послом в Париж.
Я не могу судить о том, были ли его реформы удачными или нет. С невероятным трудом и отчаянной решимостью он проводил их в жизнь, встречая всевозможные препятствия, как, например, глубоко укоренившееся предубеждение и злобу тех, чьи интересы были затронуты, а также отрицательное отношение со стороны остальных министров. Думаю, что управление имениями тети Елены (великой княгини Елены Павловны. – Я. Г.), в которых, согласно плану Киселева, проводились приготовления к освобождению крестьян, подтверждает, что таковые могли быть проведены только благодаря личной инициативе и на ограниченном пространстве, так как масса в своем большинстве без определенного водительства не может понять, что значат такие реформы. Во всяком случае пап́а, несмотря на все свое могущество и бесстрашие, боялся тех сдвигов, которые могли из этого произойти.
Надо отдать должное великой княжне Ольге Николаевне, ставшей королевой Вюртембергской, писавшей свои записки уже в 1880-е годы. Она почти буквально повторяет фразу самого Николая о его страхе перед радикальной крестьянской реформой.
