30 декабря 1954 г.
Дорогой Аллен!
Отправляю тебе первую главу нового романа. Перечитал ее сам и ощутил, будто под поверхностью в ней кроется нечто ужасное. Что это точно — не знаю, просто чувствую. Вторая глава включает материал, написанный прежде, и ты его наверняка видел. Дальше планов нет. Отпущу-ка я книгу, пусть сама себя пишет.
Возьму в обработку материал писем из Южной Америки; будут изменения — дам тебе знать. Работу над романом пока отложу, всего себя посвящу письмам. Затея с журналом — просто отлична, надеюсь, выгорит [271]. Помогу чем смогу, рассчитывай на меня.
Люблю, Билл
P.S. Слышал, будто Рексрот передал слова Одена о Джеке: мол, Джек гений, но друзья погубят его. Что это значит? Мне так Джек написал. И еще — будто Оден и меня назвал гением.
У Джека, по ходу, натуральная паранойя. Говорит, его нашли копы и вчинили иск за неуплату алиментов [272]. Говорит, из-за твоей неосмотрительности во Фриско у него появились подражатели. И еще говорит, что у тебя во Фриско есть мальчик [273]. Объясниться не хочешь?
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Танжер
6 января 19[55] г.
Начинать можно откуда угодно. Хоть с середины — и читай насквозь. С любого места.
Дорогой Аллен!
Отправляю тебе случайную подборку заметок и набросок плюс еще наработанный материал по Южной Америке: готово новое введение к повести о поисках яхе. Оно круче и лучше подготовит читателя к основному действию.
Перечитал кусочек о своей остановке в Майами — прикольно, думаю, стоит включить его. Он пойдет сразу после нового введения. Но если тебе не понравится — пропустим.
Только что придумал способ, как. исполнить задуманное, не дать энергии распылиться при написании фрагментов, несвязанных зарисовок. Возьму и стану записывать впечатления Ли… Фрагментарность будет главной изюминкой, новым методом работы, так что проблема разрешится сама по себе. Роман о Танжере — впечатления о городе самого Ли, им же записанные, что избавит автора от необходимости непосредственно контачить с персонажами и ситуацией. Я автора поселю в роман! Мне бы по ноздри зарыться в работу, а я пишу это. Но говорят: «Ничто не теряется»… (Представляю, как утопну в моче и кале, как меня накроет заусенцами, выпавшими ресницами и соплями, исторгнутыми моей душой и телом, скопившимися, словно ядерные отходы. «А-а, да ради бога же, исчезните вы!») Я уже составил роман из писем. Письма всегда можно засунуть куда-нибудь, заткнуть ими дыру. Ну, ты врубаешь…
Недавно произошел странный случай — дурное знамение. Пару дней назад в баре кто-то коснулся моей руки. Оборачиваюсь — мужик, легавый, как пить дать. Мужик спросил, не Максом ли Густавом меня зовут. Само собой, я сказал: нет. Паспорт этого Густава коп показал бармену. Решил с какого-то хрена, будто я похож на фотографию этого типа. По мне, так ни малейшего сходства. Сегодня в газете читаю: Макс Густав найден мертвым в канаве — загнулся. Скорее всего, от передоза вероналом. Говорю же: дурное знамение, ведь я ни капли не похож на Макса.
Работаю над письмами — тут и там подправляю, где надо. В основном вырезаю то, что к делу никак не относится или просто скучно. Можно еще проработать «металлоломную» зарисовку по мотивам сна и про кулачника [274] бывшего, помнишь? Попробую включить зарисовку об исправительной колонии.
Как только все закончу — пришлю тебе изменения.
Люблю, Билл
P.S. Если в жизни у тебя все на мази, я бы не отказался от скромной материальной помощи. Поиздержался, знаешь ли, па новую хату переехал, там и сям деньжат просадил [275].
На восемь часов задержался в Майами. Стоял в дверях дома Уолгрина; дверь открылась и снова закрылась, отчего охлажденный воздух оторвал прилипшую к спине рубашку. Я не видел Вора, Джанки, Гомосека, Ходячего Трупа. Лица нечеткие, размытые, без следов воли. Они — будто вне фокуса, загорелые безымянные пятна, идущие навстречу случайной судьбе и сходящиеся без касаний.
Мужчина встал на углу и золотым ножиком принялся срезать кончик сигары. Густые, блестящие черные волосы на пальцах прикрывали кольцо с массивным алмазом. Роста человек был высокого, веса объемного, и глаза у него оказались бледно-серые, мертвые.
Майами — неорганическая chambre de passe [276]. Массажист, голубые глаза у которого поблекли на солнце, а яйца безжизненно отвисли аж до самых колен, вкатывает Жирдяя в баню с номерами — на массаж с маслом и глубокий массаж прямой кишки. Вот он выскакивает из тостера (камеры ускоренного загара), готовый к главному пункту программы. Вкатили операционный стол с вибрирующим манекеном из губчатой резины. Это фигура женщины, подключенная к звуковому устройству, она поет мягким сухим голоском, задыхаясь от хочки. Жирдяй вынимает сигару изо рта, на бледные глаза ему стекают капельки пота. «Мальчик мой, солнышко, — зовет он, и массажист помогает ему перекатиться на девушку. Плюх! — Порядок, Джордж. Жми на рычаг».
Насчет последней зарисовки, Эл, решай сам. Она к «Поискам яхе» никак не относится и родилась совершенно случайно. Посмотри, достойна ли она жизни. Ведь мне — да и любому автору — трудно оценить свой труд объективно. Если ввести этот пассаж в текст про яхе, он нарушит непрерывность моего странствия из Мехико в Южную Америку и обратно.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Танжер
9 января 1955 г.
Дорогой Аллен! [-]
Тошно сидеть сложа руки, когда эти сволочи, упрятавшие души глубоко под броней ненависти ко всему живому, сотрясают землю у нас под ногами и травят воздух, которым мы дышим. Я будто в кошмаре. Прогремело еще тридцать взрывов, и хоть бы одна мразь попыталась сократить число своих драгоценных экспериментов [277].
Люблю, Билл
P.S. Представляю, что за ад устроили тебе копы. Не понимаю, как они вообще получили столько свободы. По мне, так у них абсолютно нет права лезть в мою — или в чью-либо — жизнь. Какого хрена вообще? Я зол, я вне себя от злости. Хезальники! В Калифорнии только из-за шрамов на руке могут впаять полгода. Потому я и смылся из Штатов, не хочу больше тратить время на пререкания с копами и обществом, которое они представляют. Вот в Танжере копы — молорики, просто охраняют порядок, выполняя законные функции. Здесь на душу не давит груз мнения «прочих», «людей», нету здесь Общества, и нету обид.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Танжер
12 января 1955 г.
Дорогой Аллен!
Как ты мне нужен! Временами меня терзает острая боль. Не из-за секса, нет — дело в письме. Чувство такое, будто мне предстоит не рыскать по берегам на отмели, а прыгнуть прямиком в озеро. И ты нужен, нужна твоя помощь на этом критически важном этапе. Может статься, новый роман мы с тобой напишем на пару.
