Буржуазный переворот в целях сохранения помещичьего землевладения проводят и Столыпин и либералы (партия к.-д.). Столыпин – в самых грубых и азиатских формах, способных разжечь борьбу в деревне и усилить революцию. Либералы боятся этого, не желая рисковать всем, стоят за уступки, но такие уступки, которые все же сохранят помещичье землевладение: достаточно вспомнить выкуп и – самое главное – составление местных земельных комитетов из представителей помещиков и крестьян поровну с председательством агентов правительства! Такой состав местных земельных комитетов есть сохранение преобладания помещиков. Выкуп есть укрепление крестьянской буржуазии и закабаление крестьянского пролетариата. Вот этой основной, экономической, солидарности столыпинской и кадетской аграрной реформы меньшевики не понимают.
Столыпин и кадеты расходятся в размерах уступок, в способе (грубо или тоньше) проведения реформы. Но и Столыпин и к.-д. за реформу, т. е. за сохранение преобладания помещиков путем уступок крестьянину.
Пролетариат и крестьянство стоят за революцию, за уничтожение не только помещичьего преобладания, но всего помещичьего землевладения.
Мы можем покончить революцию путем ничтожных уступок со стороны помещиков, говорит Столыпин.
Мы можем покончить революцию только путем более значительных уступок со стороны помещиков, говорят либералы (кадеты в том числе).
Мы хотим довести революцию до конца, уничтожив помещичье землевладение, говорят крестьяне и рабочие.
Отрицать такое соотношение аграрных программ – значит отрицать нашу собственную аграрную программу, говорящую о «конфискации частновладельческих земель», о «поддержке революционных выступлений крестьянства вплоть до конфискации помещичьих земель».
Признать же такое соотношение – значит признать тактическую линию социал-демократии: пролетариат должен вести за собой демократическое крестьянство против самодержавия и против либералов.
Меньшевики не случайно поэтому колеблются во всей своей тактике, а неизбежно осуждены на колебания, пока они признают данную аграрную программу. Некоторые из них тяготеют к замене в программе слова «конфискация» словом «отчуждение», вполне последовательно выражая этим следующий шаг оппортунизма, чувствуя необходимость согласовать свою кадетскую политику с кадетской формулировкой аграрной программы.
Но этого еще не сделано. Этого не решаются даже предложить открыто, прямо и заранее влиятельные вожди меньшевизма. И шатания в политике получаются у них неизбежно.
Приходится вести политику поддержки кадетов и в то же время не решаться открыто провозгласить ее! И поддержка требования «думского министерства», и блоки с к.-д. ради фиктивной черносотенной опасности, и голосование за кадетского председателя Думы, – все это лишь частные проявления политики поддержки кадетов, политики подчинения пролетариата гегемонии либералов.
Но открыто защищать эту политику меньшевики не решаются. И занимаемое ими фальшивое положение толкает их, помимо их воли и сознания, к «придумыванию» фиктивных доводов вроде «черной опасности» на выборах, или вроде того, что «думское министерство) не есть половинчатая лжереформа, прикрывающая попытку сделки черносотенной камарильи с к.-д., или вроде того, что, отнимая свои 60–70 голосов у Головина (получившего 356 голосов против 102), мы «рисковали» провалить кадета и т. д. и т. д.
Фальшивое положение заставляет подкрашивать кадетов. Избегают прямой характеристики этой партии по ее классовому составу и ее классовой опоре. Уклоняются от оценки съездом русских буржуазных партий. Говорят вместо «либеральная буржуазия» – «городская буржуазная демократия».
Эту, прямо неверную, характеристику кадетов[35] защищают одним, очень благовидным на первый взгляд, доводом: статистика выборов показывает, что именно крупные города дают больше всего кадетских выборщиков. Довод этот несостоятелен: во-1-х, на выборах во вторую Думу в 22-х крупных городах, где был, по данным «Речи», левый блок, кадеты собрали 74 тыс. голосов, а левые 41 тысячу. Значит, сразу же, несмотря на поразительную слабость левых в деле легальной агитации (полное отсутствие ежедневных газет, полное отсутствие открытых бюро и т. д.), трудовики и с.-д. отвоевали больше трети кадетских голосов! Значит, к.-д. представляют верхи городской буржуазии, т. е. именно либеральную буржуазию, а вовсе не городскую «демократию» вообще. Во-2-х, либеральная буржуазия во всех странах долго вела за собой многочисленные элементы низших слоев мелкой буржуазии в городе и деревне, вовсе не становясь от этого партией демократической, партией масс. Борьба социалистов с либералами за демократическую гегемонию над массой городской мелкобуржуазной бедноты есть долгая и трудная борьба. Сразу объявлять кадетов «городской демократией» значит отказываться от этой борьбы, отказываться от пролетарского дела, сдавать его либералам. В-3-х, отрицать то, что либеральные помещики составляют все еще одну из классовых опор партии к.-д., значит насиловать общеизвестные политические и экономические факты: и состав кадетской фракции в Думе, и, особенно, тесную связь буржуазной интеллигенции, адвокатов и т. д., с помещиками, зависимость первых от последних. Кадетская аграрная политика есть политика либерального помещика. Чем меньше становится либералов среди помещиков, тем быстрее превращается кадетская аграрная политика в доброе пожелание «социального мира» со стороны бессильного буржуазного интеллигента. «Демократичными» кадеты не становятся от того, что продолжают мечтать о примирении и полюбовном соглашении октябриста-помещика с трудовиком-крестьянином[36].
* * *
Коренная ошибка в определении взаимоотношения либеральной буржуазии и крестьянства проходит красной нитью через всю «тактическую платформу» меньшевиков. Вот еще формулировка ими этой ошибочной мысли:
«Предоставленный всецело самому себе и недостаточно поддержанный (!!) городской демократией, пролетариат склонялся (после октябрьско-декабрьского периода) к умалению той прогрессивной роли, которая в переживаемой революции вообще выпадает на долю этой последней, и, соответственно этому, занял односторонне-враждебную позицию по отношению к ней… В силу усвоенного пролетариатом неправильного понимания исторической роли городской буржуазии, пролетариат начинает односторонне возлагать все свои революционные надежды на движение выступающего на историческую сцену крестьянства».
