доклад в Археографической комиссии по проблеме публикации исторических источников Нового и новейшего времени. Открытие архивов и стремление широкой общественности осмыслить свое недавнее прошлое или использовать его в политической борьбе привело к лавинообразной публикации документов, касавшихся новейшей истории. Понятно, что подавляющее большинство таких публикаций были сделаны не на высоком уровне, во-первых, из-за низкой квалификации публикаторов, а во-вторых, из-за того, что опыта публикации современных документов у историков тогда практически не было. Именно этот вопрос и затронул выступавший. В первую очередь, он указал на необходимость выработки четких правил и приемов издания памятников Нового времени, а также разработки их применения к отдельным видам памятников. Готье считал, что в первую очередь должны быть проработаны следующие вопросы: «1) орфография (возможность в научных изданиях перевода старого правописания на новое); 2) пунктуация; 3) размещение документов; 4) отношение к текстам и цитатам на иностранных языках (подлежат ли они переводу или нет); 5) о комментариях, приложениях и указателях» [914]. Сам историк по опыту подготовки к изданию переписки К.П. Победоносцева с А.Ф. и Е.Ф. Тютчевыми считал целесообразным решить эти вопросы следующим образом: размещение памятников должно идти в хронологическом порядке; иностранные тексты оставлять в том виде, в котором они есть в документе, лишь иногда давая перевод; в примечаниях давать пояснения именам и событиям [915]. К сожалению, публикация так и не увидела свет, но историк, в том числе и на данных материалах, впоследствии выпустил несколько статей. В дальнейшем московские историки отошли от активной архивной деятельности, особенно после того, как архивы в СССР попали под жесткий контроль со стороны государственной и партийной администрации [916].
Несмотря на тяжелое время, научная жизнь не замерла окончательно. Зачастую историкам приходилось делать работы, посвященные «актуальной тематике». Так, Яковлев писал популярные очерки по истории Аргентины, Бразилии, Чехословакии, Австрии, Югославии и т. д. [917], крестьянству в Китае, Индии и Японии [918]. В то же время историк смог вернуться к увлечению юности, античной истории. В архиве Яковлева сохранилась монография «Братья Гракхи (Борьба за землю в древнем Риме)» [919].
В 1917 г., наконец-то, вышел сборник в честь М.К. Любавского, где все представители младшего поколения московских историков отметились своими статьями. Если Яковлев и Готье опубликовали статьи, освещавшие их текущую работу над монографиями [920], то Бахрушин поместил в сборник капитальную статью, посвященную московскому восстанию 1648 г. [921] Заново проработав уже опубликованные документы и проведя интенсивные архивные изыскания, Бахрушин по-новому взглянул на этот важный эпизод русской истории XVII в. Он категорически отверг мнение о случайности восстания. С его точки зрения, причиной волнений стали те социально-экономические противоречия, которые были характерны для общества. Они усугубились неудачной правительственной финансовой политикой и борьбой внутри боярства [922]. Бахрушин указал на участие в восстании широких слоев населения, но при этом главной движущей силой считал тяглое население, «черных людей» [923]. В этом он разошелся с киевским историком П.П. Смирновым, утверждавшим, что движущей силой восстания были дворяне и дети боярские замосковных городов [924]. Автор проанализировал и идеологию восставших, придя к выводу об их антибоярской направленности [925]. Данное исследование внесло заметный вклад в изучение социальных движений XVII в.
Еще одной статьей, выпущенной Бахрушиным в рассматриваемые годы, стала работа «Политические толки в царствование Михаила Федоровича» [926], которая является как бы продолжением исследования Яковлева «Безумное молчание». Если в первой рассматривалось общественное сознание периода Смуты, то теперь Бахрушин пристальное внимание обращает на настроения в первые годы после Смутного времени.
Статья не была опубликована при жизни автора. По мнению современных издателей, она была написана после 1918 г. и не позднее середины 1920-х гг. [927] С данной датировкой следует согласиться. Бахрушин отталкивался от мысли В.О. Ключевского об изменении настроений московского общества. Своей задачей он видел изучение «политических интересов эпохи… и направление тогдашней политической мысли» [928]. Но автор сам указывает, что в то время политическая мысль отсутствовала в современном ее понимании. Автор связывал это с «примитивностью вообще всего строя и отношений, существовавших в молодом государстве» [929]. Политическая мысль бытовала в форме хаотичных пересудов, слухов, т. е. того, что в историографии сейчас называется массовым общественным настроением. Именно на эти отрывки информации и обратил внимание Бахрушин.
Для решения поставленных задач исследователь использовал значительно больше источников, нежели это было сделано в работе Яковлева. Он черпал информацию как из хорошо известных сочинений, так из вновь найденных в архивах документах. Так, автор активно использовал следственные дела, где нашел множество информации по социальным настроениям в Московском царстве первой половины XVII века.
Также как и Яковлев, Бахрушин в начале отмечает, что «люди Московского государства вышли из Смуты с горячей жаждой порядка и покоя» [930]. Но уже дальнейшие исследовательские находки историка во многом опровергают этот тезис. Он обнаруживает огромное количество свидетельств о том, что обстановка в обществе была достаточно напряженной.
В работе автор отмечает то, что интерес к политике у простых жителей ограничивался вниманием к жизни царя [931]. Гораздо больше простых людей волновали проявления социальной несправедливости, которую они всегда связывали с боярами и дворянством. Бахрушин объясняет это тем, что власть государя, носившая вотчинный характер, проникала во все сферы жизни государства. Здесь историк уловил важную черту политической культуры того времени: концентрацию всех сторон жизни государственного аппарата на личности самодержца, что целиком и полностью подтвердили современные исследования, в том числе и в области исторической антропологии [932].
В своей работе Бахрушин большое внимание уделяет изучению различных слухов, которые ходили по государству в первые годы после Смуты. Здесь и слухи о царевиче Дмитрии, пересуды о патриархе Филарете, рассказы о самом царе. Исследователь отмечает, что ни один царь не умер без того, чтобы после его смерти не ходили толки о ее насильственном характере [933]. Автор совершенно верно указал на огромное значение слухов в условиях социальной напряженности, которая существовала на тот момент в государстве.
Подводя итоги, автор с сожалением замечает: «Смута, всколыхнув было политическую мысль, в общем итоге прошла почти бесследно для политического воспитания масс» [934]. Один шаг оставался до признания особого менталитета у людей того времени по сравнению с современниками Бахрушина, но он его не сделал.
Серию историко-антропологических исследований Бахрушина продолжили статьи, посвященные рассмотрению конкретных рядовых деятелей XVII в. В таком ключе написана статья о Павле Хмелевском, авантюристе, поляке на службе русских, сосланном за провинности в Сибирь [935]. Через призму судьбы этого человека историк показывает нравы небольших сибирских поселений XVII в. и беспринципную борьбу
