Сорокалетний возраст Карло Гоцци, его резонёрский характер, его занятия, его серьёзное творчество, его система – всё это ясно обрисовывает рамки, в которых поэт может вести себя среди комедиантов; есть сотня других причин полагать, что автор был искренен в своем рассказе об отношениях с Теодорой, он, по всей видимости, докучал своей подруге, говоря с ней постоянно о верности, пытаясь на свой лад исправить воспринятые ею дурные принципы. Такое предположение о неискренности автора мы не должны принимать без явных доказательств. Но в отношении Пьер-Антуана Гратарол всё выглядит по другому.
Желая, как он нам объясняет, сделать из своей подруги Лукрецию, Гоцци придаёт черты благородства и великодушия своей понятной слабости к очаровательной женщине. В этих обстоятельствах его дружба могла проявиться ревностью и Гоцци подчинялся этому вполне понятному чувству, как показано в пьесе у испанского поэта (Лопе де Вега) «Собака на сене». Он совершенно не желал, чтобы другой отобрал у него то, что он уважал. Карло Гоцци строил свои планы, не учитывая мнения своей подопечной, иными словами без учёта жизни кулис, опьянения успехом, без учёта потребностей, разного рода соблазнов, легкомыслия, не слишком большой выгоды для актрисы в её добронравии, малого значения для неё честности, и, в конце концов, чрезмерного доверия к её добродетели. Гратарол, естественно, должен был легко разрушить прекрасные планы нашего поэта, в одно мгновение уничтожить плоды его красивых уроков. Завоеватель не замедлил объявиться, и он победил, с коробкой конфет в руке. Гоцци, со своей моралью и издержками красноречия, не выдерживает сравнения с шоколадными конфетами из Неаполя, и, после революции в представлениях молодой актрисы, «собака на сене» не имеет уже возможности кончить дело так, как та другая собака из басни, что съела обед своего хозяина, после того, как столь упорно его защищала. Очевидно, Гоцци, испытывающий беспокойство и сожаление по поводу явного падения своей красивой кумы, создаёт в это время комедию, черпая в своём гневе и своей досаде столь нужное ему вдохновение. В пьесе «Любовные зелья» герцог Александро влюблен в принцессу, и фат Адонис доставляет ему столько поводов для ревности. Герцог считает, что его глупый соперник более любим, чем он, его ревность становится ужасной. Принцесса, капризная и склонная к фантазиям, явно предпочитая герцога, развлекается, дразня его и притворяясь, что испытывает любовные чувства к смешному персонажу, чего на самом деле нет. В развязке фат одурачен; и в этом разница ситуаций между комедией и реальностью. Гоцци было бесполезно это отрицать, невозможно предположить, что он не поддавался реальным движениям своей души, создавая эту пьесу. Выбор сюжета, персонажи, характеры, все указывает на то, что он опирался в этом произведении не только на свою поэтическую чувствительность. Теперь, чтобы быть справедливым, мы должны признать, что бестактность Риччи, алчность старого капо-комико и злорадство публики в значительной мере помогли автору и намного превзошли его намерения. Материализованная мысль Гоцци была спародирована путем переодеваний, грубых подражаний, которые превратили произведение искусства в сатиру на частности. Высшая воля совета Десяти завершила этот странный спектакль, достойный времен Аристофана. Правительство решило, что наказание бедного Гратарола послужит примером для молодых людей, увлекающихся английскими модами, и для других секретарей Сената, которые будут испытывать соблазн посещать кулисы и устраивать скандалы. Гоцци был всего лишь инструментом для такого публично организованного исправления нравов, но в глубине души он должен был посмеяться, видя себя так хорошо отомщенным. Его притворное отчаяние, вероятно, является не более чем способом развлечь читателя.
Произведения Карла Гоцци содержат некоторые замечательные пассажи по поводу идей конца восемнадцатого века. Таковы тонкие и впечатляющие наблюдения, содержащиеся в малых фантазиях, удивляющие и поражающие нас в связи с надвигающимися в Европе событиями. Слово «Свобода» пугает его, и он не осмеливается пытаться понять его смысл. Он относит его к философским фантазиям, предпочитая не вдумываться в его значение. В письме, написанном в 1780 году, он определяет новые идеи как «крики, издаваемые народами по поводу старых притеснений, на которые теперь нет ответа». Уже в пьесе «Зелёная птичка», поставленной в 1765 году, он разражался резкими эпиграммами против французской философии. Жан-Жак Руссо был одним из величайших умов этого века, которым он восхищался. Вольтер его пугал, он сравнивал его с машинами Архимеда, которые с высоты валов Сиракуз рушили римский лагерь. Между тем, в 1797 году, когда Гоцци отправил свои мемуары печатнику, продержав их в течение семнадцати лет под спудом, Франция стойко сопротивлялась целой Европе; 18 марта – дата битвы при Тальяменто и капитуляции крепости Градиска, которые отдали венецианские провинции в руки французской армии. Гоцци должен был чувствовать смущение за своё неверие, видя такие гигантские эффекты «философских фантазий». Он пишет г-же Сене: «Вы можете гордиться тем, что принадлежите к нации, которая не склоняется при любой опасности и готова скорее умереть, чем подчиниться насилию. Нет ничего более прекрасного, чем спастись, благодаря отчаянию. Зрелище, которому мы являемся свидетелями, должно наполнить вас чувством законной гордости, но я венецианец душой, и вы простите мои слёзы, если возвышение вашей родины влечет за собой унижение и разрушение моей». Действительно, несколько мгновений спустя, аристократия Венеции юридически утвердила своё собственное падение, своё отречение. Она самоликвидировалась после четырнадцати веков существования, не пытаясь спастись, запахиваясь плащом, как Цезарь, испустивший дух под ударом кинжала. Когда были введены в действие французские законы, патриции, лишенные своих привилегий, были вынуждены считаться со своими кредиторами, от чего они были до сего дня избавлены. Некоторые крупные дома перешли от роскоши к бедствию вследствие самого простого применения аксиомы справедливости: «Оплачивай свои долги». Это был случай для Карло Гоцци понять истинный смысл слова «равенство». Имеется на этот сюжет любопытное место в письме к мадам Сене, снабженном примечательной датой: Порденоне, 1-й год итальянской свободы: «Теперь я знаю, почему наш бедный Гаспаро постиг практическую философию намного лучше меня. Это вы, мадам, принесли ему из своей страны дозу здравого смысла и знания, которых вы не хотели сообщать другим. Мне не надо долго думать, чтобы понять, что громкое имя, вместо того, чтобы позволять безнаказанно творить зло, накладывает на некоторых людей требование поступать лучше, чем люди вульгарные; но не полагаете ли вы, что я достиг моего почтенного возраста, не представляя себе, как легко можно злоупотребить привилегиями? Вот так в один прекрасный день люди станут равны перед законом, и я буду удивлен, что могло быть иначе. Я всегда буду старым ребенком, и поскольку я не хочу спорить с моим прошлым, ни вступать в противоречие со своей совестью, из-за самолюбия или упрямства, я наблюдаю, слушаю и я умолкаю. Кое-что, что я мог бы сказать, содержит противоречия между моим разумом и моими чувствами. Я восхищаюсь с благоговением ужасными истинами, вооруженными мечом, которые спускаются с высоты Альп, но мое венецианское сердце обливается кровью и слезами, когда я вижу, как наша страна теряет даже свое название. Вы можете сказать, что я умаляю значение вещей и что я должен гордиться тем, принадлежу теперь к родине более обширной и сильной, но в моем возрасте нет уже этой гибкости и эластичности молодых людей. На берегу Скьявона есть скамейка, где я сижу охотнее, чем в других местах, я там себя хорошо чувствую. Вы бы не осмелились сказать мне, что я должен любить все остальные берега, так же, как этот выбранный мной уголок: почему же вы хотите, чтобы я раздвинул границы своего патриотизма? Пусть уж мои племянники должны будут проделать эту работу». После исчезновения комической компании Сакки Карло Гоцци написал только две пьесы для театра Св. Иоанна Златоуста; одной из этих пьес был балет «Дочь воздуха», имевший большой успех. В последние годы республики Венеции, Гоцци также опубликовал несколько стихотворений, и эти стихи «по случаю» обладают большей силой и блеском, чем произведения его юности, написаны с большей чистотой и тщательностью. После падения венецианского правительства, наш поэт обрек себя на молчание. На фоне великих событий, которые сотрясали Европу, он счёл эпоху фантастических творений навсегда для себя законченной. Он жил спокойно в провинции, иногда у своего брата Альморо, иногда у молодого Массимо, чьи дети очень его любили и звали в шутку дедом. Когда он чувствовал, что его одолевает склонность к одиночеству, он удалялся в свой дом в Санта-Кассиано или в провинцию Фриули. Он умер в дни империи и неблагодарные венецианцы настолько забыли Гоцци и его творения, что даже не знают точной даты смерти этого очаровательного поэта, который развлекал их в течение полувека. Карло Гоцци горько сожалел об упадке комедии дель-Арте и национального театра масок. Он испытал боль, видя свои пьесы полностью заброшенными, и пьесы Гольдони, вернувшимися в театр. Его друзья пытались скрыть от него эту революцию во вкусах публики, но он догадывался, что происходит, и говорил, улыбаясь: «Я всегда знал, что огромный багаж Гольдони когда-нибудь выплывет, как то старое тряпье, что выбрасывают из окон в каналы. Бывает такой мусор, что никак не желает оставаться на дне. Только большой прилив может заставить его исчезнуть».
