рукоположения во иеромонаха отец Флавиан был назначен казначеем обители.
В житии старца Илариона рассказано и о трудах отца Флавиана, который, как уже было отмечено выше, руководил построением Макарьевского придела в скитском храме, а позднее, в 1874 году, после кончины отца Илариона, начал строительство больницы и при ней храма в честь святого Илариона Великого. Освящение его было совершено 28 июля 1876 года преосвященным Григорием.
«Как бы отец казначей ни устал, подвизаясь по монастырскому хозяйству, во сне он не проводил более четырех часов в сутки. Уставать ему приходилось постоянно и немало. Когда, например, бывало нужно ему по случаю уборки сена, осмотра лесов или вообще по какой-либо хозяйственной надобности побывать где на даче, он, отстояв в монастыре утреню, а затем раннюю обедню и напившись затем наскоро чаю, который всегда пил и утром и вечером без хлеба, выходил часов в 8–9 утра из монастыря и пешком направлялся на какой-нибудь хутор, из которых два были от монастыря верстах в десяти. Придя на монастырскую дачу, отец казначей обедал всегда вместе с трудившимися на даче братиями. Потом, не отдыхая, отправлялся подробно осматривать хозяйство… <…> К ночи отец казначей пешком же возвращался в монастырь. Лишь в последние лет пять отец казначей стал иногда ездить» 252.
Вот, кажется, простые доблести, но верность им в течение долгих лет говорит о многом. Пищу он принимал только в трапезе, а в келии утром и вечером пил чай, сам себе ставя самовар. Соседа по келии, монаха, считавшегося его келейником, он для своих дел никогда не привлекал, а сам топил печь, убирал келию и приносил воду. Полы мыл сам два раза в год. Много времени отдавал саду, занимаясь прививкой и обрезанием ветвей. Служа по чреде в храме, он все равно свободное время употреблял на труды вместе с братией — убирал картофель, рубил капусту и тому подобное. Келии своей не оштукатуривал и не оклеивал обоями. Делая замечания, не возвышал голоса. Не сидел, разговаривая с подчиненными. По примеру старцев постоянно читал аскетические книги, стараясь делом исполнять прочитанное. Он смиренно считал себя последним грешником и ни с кем за свою жизнь не поссорился.
7 января 1889 года отец Флавиан во время болезни принял по совету старца Амвросия от отца Исаакия схиму. Духовная дочь отца Флавиана Наталья Петровна Киреевская (переданная ему отцом Иларионом) много позаботилась о том, чтобы духовный отец ее имел хорошее питание во время болезни, лекарства и все необходимое. Но все же от употребления рыбы Великим постом он решительно отказался. Скончался он 30 мая 1890 года и 1 июня был похоронен возле могилки старца Илариона.
В некрологе, напечатанном в «Калужских губернских ведомостях», было отмечено, что, «сделавшись казначеем, отец Флавиан всего себя посвятил на самую тяжкую трудовую жизнь, день и ночь служил Господу и ради Господа на пользу обители. <…>…И ранним утром, и днем, и в вечернее время отца Флавиана в одежде простого послушника всегда можно было встретить при исполнении многочисленных монастырских обязанностей, зорко следящим за правильным течением хозяйственной части обители. Без преувеличения можно сказать: настоящее цветущее состояние Оптиной пустыни, и в особенности ее хозяйства, весьма многим обязано именно неусыпным 28-летним трудам почившего отца казначея» 253.
Прежде чем перейти к рассказу о старце Амвросии, чтобы уж потом не прерывать столь значительной темы, обратимся к двум своеобразным и по-своему замечательным личностям: это — схимонах Карп (слепой) и иеромонах Климент (Зедергольм), поступивший в Иоанно-Предтеченский скит в 1862 году. Расскажем сначала о первом. Отметим, что Карп слепой и отец Климент как бы противоположны друг другу в своем образовательном состоянии: Карп — крестьянин, человек почти неграмотный и «простец», а отец Климент — разносторонне образованный, более того — ученый монах. Тем не менее — что удивительно, но в православном монашестве закономерно — их монашеское устроение одинаково в своих главных чертах. Здесь они равны.
Крестьянин Карп (впрочем, мирское имя его, кажется, осталось неизвестным) поступил в Оптину пустынь в 1832 году. Сначала был звонарем, а потом всю остальную жизнь хлебопеком. Он жил не в келии, а в самой пекарне, где ему отведен был небольшой уголок. Трудолюбие его было удивительно: он, находясь в пекарне почти неисходно, первым приступал к работе и последним от нее отходил. А ночью, когда он оставался один, он шел в амбар и там просеивал муку для следующего дня, — а ее требовалось до двадцати пудов на день. И он все это успевал приготовить один. Если к тому же еще оставалось время, то он не ложился спать, а разматывал пряжу, из которой плелись невода, помогая братии, проходившей послушание рыболовов. Зная, что Карп всегда бдит, его просили многие о том, чтобы разбудил их в определенный час. Он охотно исполнял такие просьбы, и не было случая, чтобы он не разбудил монаха в нужное время. Церковные службы он посещал неопустительно; и здесь-то враг и борол его — отягощал сонливостью, но Карп и с этим справлялся, не давая себе засыпать. И вот Господь попустил ему весьма тяжкое лишение: он ослеп.
«Постоянное самовнимание и понуждение себя на все благое были отличительные черты отца Карпа. Самоукорение как бы срослось с ним, — пишет отец Леонид, его жизнеописатель. — Нравом он был кроток и молчалив; в обращении с братиею ласков, приветлив и любовен. Еще покойный старец отец Леонид любил его и говаривал о нем: “Карп слеп, но видит свет”» 254…
Отец Карп с большим терпением нес этот крест. Живший в скиту игумен Варлаам, испытывая его, как-то спросил:
— Отец Карп! Не хочешь ли поехать в Москву? Там есть искусные доктора, они сделали бы тебе операцию, и ты стал бы видеть.
Монах-слепец даже испугался:
— Что вы, что вы, батюшка, — сказал он, — я вовсе этого не хочу… я этой своей слепотой спасаюсь.
Осенью 1865 года отец Карп принял схиму и в декабре этого года слег в постель, не имея уже сил даже ходить. «Что у тебя болит, отец Карп?» — спрашивали его. Он отвечал: «Ничего не болит». Но он чувствовал изнеможение, и так вот, безболезненно, напутствованный Святыми Христовыми Тайнами, отошел ко Господу 13 марта 1866 года. Многие отметили, что лицо его, при жизни бывшее самым обыкновенным, дивно преобразилось, когда испустил он последний вздох. Оно стало необыкновенно чистым, светлым и благообразным. До самого погребения никто не слышал, чтобы от тела его исходил мертвенный запах. Так Господь прославил одного из смиреннейших монахов.
Теперь обратимся
