Он не признавал своей вины несколько месяцев. Тогда следователи перешли к пыткам, его спину методично прижигали электрическим паяльником, повторяя прежние вопросы. Но ответы звучали тоже прежние. Наконец его оставили в покое. Великий борец тупо изо дня в день просто сидел в камере, откуда его выводили на редкие прогулки. Но привыкший к жизни по режиму, Иван Максимович быстро нашел себе занятие, он продолжал тренировки, чтобы не сойти с ума от безысходности.
Через год его все же выпустили, сняв все обвинения. Вероятно, таинственный высокий заступник Поддубного решил, что с него хватит, и с этого времени борец станет вести себя более осмотрительно. Даже медали с дипломами и лентами Ивану Максимовичу вернули, что было по тем временам совсем уж невероятно.
Поддубный возвратился в Ейск к жене. Если раньше вокруг него был просто заговор молчания – его имя не вспоминалось в прессе, то теперь он уже не мог и выступать. Директора цирков отводили глаза в сторону, когда говорили, что они не могут предоставить манеж, мол, возраст у Поддубного уже не тот, чтобы выходить на арену. А он по-прежнему был способен уложить на лопатки чемпионов страны! Даже дворником его никуда не брали.
Работы не было, Марию Семеновну, даже если бы она и попыталась, тоже никуда не приняли бы на службу. Да и Поддубный не позволил бы себе жить на деньги жены. Пришлось сдать комнату в доме, но это не могло кардинально изменить положение. Довелось понемногу уносить из дома медали. Иван Максимович вынужден был продавать их по цене золотого лома зубным техникам. Хотя на Западе коллекционеры заплатили бы за них в сотню раз больше. Прежде чем расстаться с очередной наградой, Поддубный подолгу сидел у окна, любовался ею, вспоминал, как и где она ему досталась, вновь переживал напряжение борьбы, азарт зала и задумывался, не предает ли он сейчас свое прошлое? Но нет, это настоящее предавало его, заставляло чувствовать себя униженным и растоптанным. Словно кому-то наверху была ненавистна сама мысль о его прошлом величии, словно его всемирная слава не давала покоя. И мало было – его уничтожить, ведь слава бы осталась все равно.
Теперь, когда Поддубному приходилось видеть розовощекого совчиновника или заведующую каким-нибудь складом, сверкающих, лязгающих золотыми зубами, ему становилось невыносимо от мысли, что эти коронки сделаны из его наград, доставшихся ему ценой неимоверных усилий. Но такова судьба любого золота. Оно неуничтожимо. Возможно, в обручальном кольце, которое он когда-то купил Эмилии в ювелирной лавке, был кусочек золота от древнегреческой монеты, которое потом успело побывать в королевской диадеме, а затем превратилось в золотую пуговицу купчихи… Кто скажет, чем оно теперь стало? Ведь подобрал же кто-то на улице скатанное в шарик кольцо. Золотой запас Поддубного таял, как тает под мартовским солнцем снег. И было абсолютно неизвестно, что ждет его впереди.
Впереди Европу ждала война. Иван Максимович понимал это, хоть политикой и не интересовался, ведь ему довелось поездить по миру, он знал настроения немцев, их обиды на остальную Европу за позорный Версальский договор. И вот теперь Германия поднимала голову. Не сомневался он и в том, что в результате Третий рейх непременно столкнется с СССР. Двум монстрам – Сталину и Гитлеру – будет тесно рядом. Но пока еще их отделяла друг от друга Польша, судьба которой была уже решена.
И тут случилось то, что казалось невозможным. Министр иностранных дел Германии Риббентроп прилетел в Москву, встречался со Сталиным. Молотов летал в Берлин, и его принимал Гитлер. Советы и Третий рейх внезапно стали большими друзьями. Это не укладывалось в голове. Хотя, как казалось, никоим образом не могло повлиять на тихую, провинциальную жизнь в Ейске. Однако повлияло.
Как оказалось, в Германии хорошо помнили Поддубного, по-прежнему боготворили его. И вот после подписания соглашения о дружбе и сотрудничестве между СССР и Германией Немецкое атлетическое общество принялось разыскивать Ивана Максимовича. Хотели предложить ему поехать в Германию, чтобы он тренировал немецких борцов. Отыскать Поддубного было сложно. После ареста, годового заключения и освобождения он словно в воду канул. Ни одним словом о нем не обмолвилась пресса. Единственное было понятно, что он жив. Помогло то, что между гестапо и НКВД было заключено секретное соглашение о сотрудничестве, согласно которому они должны были обмениваться между собой не только информацией, но даже выдавать бывших граждан этих стран. В Германию депортировали немецких антифашистов, которые в свое время получили убежище в СССР, а немцы выдавали НКВД антикоммунистов, монархистов и просто эмигрантов. Вот такие вот встречные перевозки.
Получив запрос от гестапо на информацию о Поддубном и приглашение Ивану Максимовичу на поездку в Германию для подготовки немецких атлетов, в НКВД стали усиленно думать. С одной стороны – немцы теперь друзья и можно было бы им организовать встречу со знаменитым борцом. Но с другой стороны, судя по информации из Ейска, Иван Максимович бедствовал. Позориться перед недавно приобретенными союзниками не хотелось. В НКВД умели принимать нужные и эффектные решения. Идею отправить Поддубного в Германию отмели сразу же – после того, что с ним творили в застенках, он, при всем своем патриотизме, был ненадежен. К тому же и патриотизм у него был с «украинским душком». По донесениям информаторов, Иван Максимович нередко резко высказывался о русификации кубанских казаков, бывших потомками казаков запорожских. Выпусти такого из страны, хлопот не оберешься. Вот тогда Лаврентий Берия, посоветовавшись «с товарищами», придумал идеальный план, как Стране Советов и Поддубного не выпустить из СССР, и перед немецкими друзьями-нацистами в грязь лицом не ударить. Естественно, до поры до времени Иван Максимович об этих планах ничего не знал…
В конце мая 1939 года к дому Поддубных подъехала, поблескивая черным лаком, начальственного вида легковая машина. Мария Семеновна не на шутку испугалась, подумала, что снова приехали забирать ее мужа. А к дому уже шагал немолодой мужчина в полувоенном френче.
– Что ж это такое? – запричитала женщина.
Иван Максимович вздохнул, он тоже решил, что приехали по его душу, все-таки его острый язык мог привести и не к таким последствиям. Но когда незваный гость перешагнул порог, то Поддубный узнал в нем первого секретаря райкома партии.
– Не ждал, – искренне признался хозяин дома, поднимаясь навстречу и все еще теряясь в догадках насчет целей и последствий такого неожиданного визита.
– Дорогой Иван Максимович, – улыбаясь во весь рот, проговорил первый секретарь. – Вас вызывают в Москву.
