Я просунул голову внутрь палатки. В тусклом свете керосиновой лампы, поставленной на землю, я увидел, что он, ссутулившись, сидит на койке и изо всех сил трубит — от прилагаемых усилий его физиономия сильно покраснела. Заметив меня, он на секунду отвлекся от своего занятия, вытер рот рукой и сказал:
— А, привет, янки, садись, — после чего затрубил снова. При этом он постепенно поднимал ногу, причем довольно высоко, а опускал ее в самых трудных местах мелодии. Видимо, процесс опускания ноги помогал ему справиться с замысловатой мелодией. Это, несомненно, была знакомая всем песня «Сегодня в старом городе будет жарко». Теперь мелодия была вполне узнаваема, правда, подпевать как-то не хотелось.
— Где ты этому научился? — спросил я, когда он закончил.
— Меня научил янки, у которого я купил эту штуку, — ответил он, наклонившись, чтобы зажечь плитку, на которой он кипятил воду для чая. Было уже слишком темно, чтобы идти на реку.
— А ты знаешь, что это американская песня?
— Конечно. Некоторые вещи вы, янки, все-таки умеете делать. Мне очень правится эта мелодия. Хотя, конечно, она американская. Но американская музыка мне нравится. Послушай, а ты не из Техаса?
— Нет, — ответил я, — из Нью-Джерси.
— А-а-а, — протянул он и занялся приготовлением чая.
— Ты будешь с нами долго?
— Не знаю, — пожал плечами Диггер.
— Как это?
— Секрет, — подмигнул он. — Большой секрет.
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что сказал. Секрет. Я ничего не могу тебе рассказать. Кое-кто в Австралии велел мне сняться с места и присоединиться к морским пехотинцам. И вот я здесь. Хочешь чаю, янки?
— А твои туземцы? — поинтересовался я, не отказавшись от чашки чая.
— Они со мной. Больше тебе ничего не надо знать. В общем, дальше мы пойдем вместе. Я не знаю, к лучшему это или к худшему, но надеюсь, что к лучшему. Должен признаться, янки, мне было бы намного легче, будь я сам по себе. Вам рядом с австралийскими солдатами нечего делать.
— Черта с два нечего. Мы во всем выше австралийцев. Спроси хотя бы япошек, что они думают о противнике. Они считают американских морских пехотинцев самыми крутыми в мире. После нас идут солдаты американской армии, а уж потом австралийцы.
— Кто тебе сказал такую чушь? — хмыкнул он.
— Мне никто не говорил. Я все это прочитал в ваших же чертовых газетах.
— Иди ты! Не будь идиотом. По сравнению с австралийцами вы просто жалкая кучка школьников. — Он насмешливо взглянул и приготовился вновь наполнить большие белые кружки, которые использовал вместо чайных чашек. — Только не пойми меня неправильно, — проговорил он, осторожно наливая в них обжигающую жидкость из котелка. — Я не утверждаю, что вы не умеете драться. Я только хочу сказать, что вам до нас далеко. — Он поставил котелок и поднял свою кружку. — Ну, давай выпьем за американские вооруженные силы. — Мы сделали по глотку, и он добавил: — И слава богу, что есть на земле австралийские войска.
* * *
Мы снова двинулись в путь через неделю. «Кое-кто в Австралии» дал Диггеру немного времени, чтобы влиться в наши ряды. Уже на следующий день после его прибытия мы получили приказ готовиться.
Мы собрали вещи, взяли оружие и двинулись по грязной дороге к берегу. Гавань была забита десантными кораблями, многие даже были вытащены на берег. Опустив широченные сходни — иначе говоря, разинув пасти, — они ожидали, пока люди и транспортные средства занимали места в их объемистых утробах.
И вот мы опять на корабле. Рампа поднялась — пасть захлопнулась, — и корабль отошел от берега.
2
Дождь.
Дождь стал нашим постоянным спутником. Фипшхафен, расположенный на юго-восточном побережье Новой Гвинеи, принял нас в свои мокрые объятия.
И снова нам пришлось доставать мачете, чтобы отвоевать у пропитанных влагой джунглей жизненное пространство.
Мы проводили время в жалкой праздности, ожидая приказа атаковать.
В кромешной тьме над нашей головой опять свистели бомбы — создавалось впечатление, что они заблудились и не могут найти дорогу к земле. И все это сопровождалось разъяренным водопадом дождя.
Происходящему радовались только туземцы Диггера. Бури часто повторял одну и ту же непонятную мне фразу, по, судя по тому, что за ней следовала улыбка, обнажавшая все его сильные зубы, она означала что-то хорошее. Улыбаясь и притопывая по грязи, он даже иногда вынимал изо рта трубку, с которой никогда не расставался.
Все они — Бури, Кимбу и двое других, чьи имена я не помню, — были уроженцами Новой Гвинеи. Они этим чрезвычайно гордились и свысока смотрели на других меланезийцев, выходцев с архипелага Бисмарка — группы островов, расположенной в западной части Тихого океана к востоку от Новой Гвинеи. Они особенно презирали «канака из буша», которые жили в глубине острова, за пределами цивилизации, которая существовала только на побережье. Все они говорили на «пиджине» — замысловатом гибриде английского и китайского языков. За две кошмарные недели в Финшхафеие я успел выучить несколько фраз на этом варварском диалекте.
Они рассказали мне о своей жизни до войны — неправдоподобно простой жизни собирателей подножного корма, если, конечно, не считать нескольких месяцев ежегодной занятости (я чуть было не сказал эксплуатации) на плантациях вроде тех, что принадлежали Диггеру. Я сделал попытку поведать им о нашем сложном существовании, но это оказалось почти невозможно. Они понимали только, когда я говорил о постройках, да и то, наверное, лишь потому, что при этом я демонстрировал журнальные картинки.
— Здесь дом одного парня, — говорил я, тыча пальцем в нижний этаж Эмпайр-Стейт-Билдигг. — Здесь другого, третьего. В общем, тут живет много парней.
Они кивали, рассматривая диковинные картинки широко раскрытыми от изумления глазами. Иногда они демонстрировали изумление даже больше, чем следовало. Все они были прирожденными актерами и к тому же безукоризненно вежливыми.
Остановка в Фиишхафепе была недолгой — диен десять или около того. Он скуки нас спасали только периодические бомбежки. Один раз было организовано никому не нужное и совершенно бесполезное патрулирование острова, продолжавшееся больше двух суток. Во время этого патрулирования Бури однажды развлек нас, решив побаловать общество горячим чаем, добыв огонь трением двух деревянных палочек. Об этом способе он узнал из американской книжки, но, как ни старался, не сумел воплотить его в жизнь.
Вернувшись, мы обнаружили лагерь свернутым. Все было готово к отправке.
Ночной дозор, в котором участвовали парни из нашего разведывательного подразделения, был проведен под носом у противника на Новой Британии. Их перевезли через пролив на торпедном катере, а до берега они добрались на резиновой лодке. Информация, которую они привезли, — а досталась им она дорогой ценой, поскольку их катер обстреляла тяжеловооруженная японская баржа, — была достаточно цепной. Место, где нам предстояло высадиться, почти не защищалось.
