Но Библия утверждает, что в подлинную ярость Моисей пришел после того, как вместе с Иисусом Навином дошел до центра лагеря и увидел отвратительные языческие игрища вокруг золотого тельца. Дело в том, что слова «и поднялись забавляться» многие комментаторы трактуют как эвфемизм сексуальной оргии.
Но в чем именно заключалась эта оргия? По всей видимости, участники пляски вокруг золотого тельца начали совокупляться перед ним. А как известно, в языческих культах секс был одной из форм служения богам. Однако, если учесть, что еврейское предание настаивает, что в служении золотому тельцу принимали участие только мужчины, то выходит, что и... игрища вокруг его изваяния носили гомосексуальный характер. Если все так, то это полностью объясняет последующее поведение Моисея и его кровавую, крайне жестокую, расправу с участниками оргии — весь текст Библии однозначно свидетельствует, что Моисей был нетерпим к каким-либо сексуальным отклонениям и половой распущенности вообще и был убежден, что их носители однозначно подлежат смерти.
Дошедшие до нас описания египетских религиозных культов включают в себя сексуальные оргии, однако, что касается культа Аписа, то, согласно историческим источникам, служение ему заключалось в обнажении, неких сексуальных жестах и демонстрации половых органов (то есть своеобразной игре, «забавах») перед его статуей в образе быка. Не исключено, что именно эти игрища и имеет в виду Библия, когда говорит «...и уселся народ есть и пить, и поднялись забавляться» (Исх. 32:6).
Именно зрелище оргии вокруг золотого тельца привело Моисея в ярость, так как до того он лишь слышал от Бога о том, что произошло, однако сама картина происходящего, как уже говорилось, была скрыта — поэтому он представлял ее лишь умозрительно. К тому же Всевышний ни словом не упомянул, до какой мерзости, до какой степени нравственного падения скатились евреи в служении золотому тельцу. Словом, Моисею при виде «забавляющихся» евреев стало ясно, что дело обстоит куда хуже, чем он себе представлял.
Раввин Ш. Р. Гирш в своих комментариях дает блестящее объяснение, почему пляски и оргии в честь тельца были расценены Моисеем как деяние куда более худшее, чем само его изготовление. До тех пор пока народ требовал у Аарона отлить золотого тельца, мотивируя это теми или иными логическими доводами, это означало, что они в состоянии прислушаться к голосу разума, и на этом этапе их можно было вполне убедить отказаться от заблуждения с помощью той же логики. Но пляски и оргии означали, что с интеллектуального плана заблуждение перешло на эмоциональный, стало как бы второй натурой этих людей — и с этого момента они становятся совершенно глухи к доводам разума. На все доводы они теперь будут приводить контрдоводы, оправдывающие их скотское поведение, и при этом упорно не замечать, что в этих доводах отсутствует какая-либо логика.
О том, что происходило дальше, хорошо известно любому, даже никогда не читавшему Библию человеку — Моисей разбивает полученные им от Бога скрижали:
«И было, когда он приблизился к стану и увидел тельца и пляски вокруг него, воспылал гнев Моше, и бросил он скрижали, которые нес в руках, и разбил их о подножие горы...» (Исх. 32:19).
При этом обычно данная сцена воспринимается как еще одно доказательство, что в состоянии гнева Моисей совершенно не владел собой, а между тем впадал он якобы в это состояние достаточно легко и часто. Однако если задуматься и внимательно вчитаться в текст Библии и мидрашей, то становится ясно, насколько поверхностной является подобная версия событий.
Если бы Моисей впал в безудержную неконтролируемую ярость, он бы разбил скрижали тут же, как только увидел пляски вокруг тельца. Но он продолжает свой путь к главной площади стана, месту народного гульбища и, только оказавшись в его центре, более того, видимо, поднявшись на какое-то возвышение — подножие горы или холма, в гневе на глазах у всех разбивает Скрижали Завета.
Все это невольно наводит на мысль, что хотя Моисей, безусловно, гневался, и сильно гневался, он отнюдь не терял контроля над собой. Напротив — он прекрасно осознавал, что делает. Скажем больше: совершенно понятно, почему Моисей поступает именно так.
Если он в эту минуту начал бы взывать к толпе, попытался бы прочитать ей проповедь, то есть стал бы обращаться к ее разуму, его бы закидали камнями, как Хура — хотя само появление Моисея, которого считали погибшим, вне сомнения, произвело определенное впечатление. Но в тот момент, когда вместо каких бы то ни было слов Моисей поднимает над головой драгоценные скрижали и на глазах у всех с диким криком разбивает их вдребезги, это производит на разгулявшихся людей ошеломляющее впечатление'. На какие-то мгновения они впадают в состояние шока. В лагере устанавливается гробовая тишина, и Моисей спешит воспользоваться достигнутым эффектом: схватив золотого тельца, он бросает его в пылающий на жертвеннике огонь и подкидывает туда поленья, чтобы пламя разгорелось жарче.
Это повергает толпу в новый шок: люди завороженно следят за тем, как тот, кого они только что считали богом или символом бога, на глазах расплывается, теряет форму и превращается в сверкающую на солнце тягучую жидкость, а Моисей все продолжает и продолжает наращивать температуру пламени, пока эта жидкость не загорается и не превращается в темный порошок. Дальше Моисей бросает этот порошок в чан с водой, зачерпывает из него воду и протягивает ее столпившимся вокруг него людям, предлагая им выпить эту воду.
«Первый поступок Моисея состоял в том, чтобы посредством какого-то конкретного действия дать понять народу, что бог их заблуждений — полнейшее ничтожество, — комментирует эту сцену раввин Ш. Р. Гирш. — Он не только разбил тельца, но и приказал каждому члену своей нации физически участвовать в полном разрушении этого бога. Люди должны были, так сказать, выпить своего бога... Тот факт, что никто и пальцем не пошевелил, чтобы спасти своего бога от рук "этого человека Моисея", и то, что ни один не отказался выпить прах своего идола, было первым знаком покаяния в народе и в то же время доказательством того, что более энергичное воздействие могло бы уберечь людей от заблуждения».
С этой точки зрения становится понятным, почему свои первые словесные претензии Моисей обращает не к народу, а к Аарону.
— Что тебе сделал этот народ, что ты ввел его в такой страшный грех?! — вопрошает он брата.
Это еще один вечный урок лидерства: с точки зрения Моисея, подлинные вожди нации никогда не должны искать объяснения тех или иных трагических событий в том, что толпа поддалась своим низким инстинктам и стала неуправляемой. Роль политического и идейного лидера как раз и заключается в том, чтобы уметь пресекать подобные вспышки, уметь вести за собой народ, поворачивать его настроения в нужное ему русло, а не потакать пагубным желаниям людей. Своим вопросом к Аарону Моисей провозглашает, что лидер всегда несет ответственность за деяния своего народа и за его нравственное и духовное состояние, и никакие отговорки здесь неприемлемы.
