— Старик, я думал, у меня испортился телевизор, смотрю, а там ты — в негативе!
Спиваков с Плетневым знакомы очень давно, с тех пор, как Миша учился у Флиера, с которым Володя был дружен и в юности даже жил у него дома. Потом Михаил Васильевич, как теперь принято его называть, играл с «Виртуозами Москвы» концерт Гайдна. В 1999 году мы были на гастролях в Америке, Володя выступал с дирижером Полянским. Дико длинное турне чередовало концерты для скрипки Чайковского и Моцарта через день. И вот в один из свободных дней в Бостоне в нашу маленькую гостиницу пришел факс из Москвы. «Господин Плетнев просит господина Спивакова срочно связаться с ним по таким-то телефонам». Мы перезваниваем. Володя берет трубку, и у него вытягивается лицо, он замолкает и смотрит на меня совершенно обезумевшими глазами. Я тихо говорю ему:
— Что? Хочет позвать тебя продирижировать?
Мотает головой — нет.
— Хочет с тобой сыграть?
— Нет.
Володя шепчет:
— Зовет меня в оркестр.
— В качестве кого? — спрашиваю я.
Володя показывает мне один палец. Я ничего не понимаю. Короче, позвонил Плетнев и телеграфно, как он умеет, сообщил, что собирается уходить из Российского национального оркестра, полностью переключиться на сольную карьеру и посвятить себя занятиям композиторской деятельностью. Российский национальный оркестр — его детище, он долго думал и пришел к выводу, что может передать его только в руки Спивакова. Просит его над этим предложением подумать. Об этом никто пока не знает, директор готов прилететь на переговоры в любую точку мира.
Володя никак не мог понять — надо делать этот шаг или нет. Хоть беги к гадалке, так это было неожиданно. Ясно, что предложение непростое. Непонятно, принесет оно пользу или пойдет во вред. Мы не спали много ночей. Я высказала свое мнение:
— Это все равно, что дать человеку порулить большой машиной. Ничего по существу, кардинально в жизни не изменится. Ты давно дирижируешь, но нерегулярно. Большого симфонического оркестра как творческой лаборатории у тебя не было. Это не принесет больших денег, может быть, и большой карьеры не принесет. (Как потом ему пророчили некоторые коллеги: «Ты сразу разобьешь морду, тебя размажут по стене критики, доброго имени не восстановишь».) Но у тебя есть пристань, к которой ты привязан. У тебя есть скрипка — твой порох, который всегда будет сухим. Не понравится дирижировать большим оркестром, не сможешь, почувствуешь, что сил нет, ты уйдешь. В твоем случае всегда есть, куда вернуться. Когда видишь берег, до которого стремишься доплыть, нельзя понять сразу, — доплывешь ли. Просто надо плыть. Есть такая детская загадка. Ребенок спрашивает: «Мама, как можно съесть слона?» И сам же отвечает: «По маленьким кусочкам». Надо начать, попробовать.
Так было принято это решение. Я предвидела, какой шум начнется в нашем маленьком «датском» королевстве — в музыкальной Москве, однако шум и спекуляции превзошли все мои ожидания. Володя только приступил к первым репетициям, а у меня было ощущение, что одновременно готовится бочка с дерьмом, чтобы в нужный день вылить ее содержимое ему на голову. Столичные критики заранее наточили перья, и думаю, статьи о первом концерте Спивакова с РНО были готовы задолго до самого концерта. Но мне их искренне жаль. Они не учли одного обстоятельства: Спивакова можно согнуть, но не сломать. Он настолько сильный человек, защищенный силой своего духа и своей семьей, что поток оскорбительной грязи, который полился в связи с его приходом в РНО, только еще больше закалил его.
Единение с оркестром возникало постепенно, от концерта к концерту дирижер с оркестром учились понимать друг друга. По крайней мере, теперь Спивакова в РНО воспринимают как своего. Были люди, которые верили ему сразу, кто-то делал вид, а кто-то и вида никакого не делал и не верил. Но всю эту массу людей нужно было приучать заново — к новому жесту, к новым музыкальным идеям. Помню, придя на первую репетицию, Володя сказал:
— Дорогие друзья. Нам суждено пройти какую-то часть дороги вместе. Я постараюсь сделать все, чтобы эта дорога была для вас и для меня легкой, взаимообогащающей и приятной. И вас прошу о том же.
Но это получалось не сразу.
Первый концерт 30 сентября 1999 года был очень сложным по многим обстоятельствам. Почему я вспоминаю этот концерт? Володя часто на сцене испытывает сопротивление оркестра или сопротивление себя самого — своих рук, нервов. Но он очень любит публику, она никогда ему не мешает. А тут вдруг ночью после концерта он сказал:
— У меня было ощущение, когда я встал спиной к залу, что сейчас в меня полетит нож или начнут кричать «долой!». В Большом зале сегодня была такая отрицательная энергия и в таком количестве, что я ее ощущал позвоночником.
Мне стало страшно. Я подумала, надо было его отговорить. Теперь я так не считаю. Хотя ему в РНО непросто.
Володя за годы работы с «Виртуозами Москвы» привык быть в каком-то смысле хозяином в оркестре, по крайней мере, принимать основные решения самостоятельно. Учитывая специфику РНО как частного коллектива, главный дирижер — фигура отнюдь не самостоятельная. Для Спивакова же важнее всего в работе в любом коллективе — фактор доверия. За прошедшие сезоны полного доверия с руководством, доставшимся в наследство от Плетнева, так и не возникло. Жаль… Но музыканты Спивакова приняли, и он их полюбил, сумел увлечь. Это главное. Российский национальный оркестр — новая покоренная Володей вершина. Знаю, не последняя…
На сегодняшний день Джесси Норман — единственная оперная дива в мире в полном смысле этого слова. Она из тех немногих, кто, являясь знаменитостью и неким эталоном, продолжает оставаться в той форме и поддерживать тот уровень мастерства, которые многие ее знаменитые коллеги (Паваротти или Кабалье) уже начинают терять. За их именем уже нет того вокала, который был десять лет назад. Что меня потрясает в Джесси: слушаешь записи двадцатилетней давности и нет никакой разницы с тем, как она поет сейчас. Непонятно, как ей удается поддерживать такой высокий уровень. Видимо, за счет невероятной дисциплины, профессионализма. Она позволяет себе петь все: джаз и спиричуэлз, вокальные циклы, оперные арии, — и все это с необыкновенным достоинством настоящей королевы.
Наше знакомство произошло не так, как было описано одной особой, считающей себя музыкальным критиком: «Спиваков добивался знакомства с Джесси Норман через свою соседку по парижской квартире». Сразу представляешь себе Спивакова, выходящего в майке, с примусом в руках на кухню коммуналки, и некую соседку, выползающую в халате и папильотках, приглашающую свою подружку-певицу на перекур и тут же решающую глобальные проблемы.
