Человек, глубоко принципиальный, в делах науки и жизни не признававший никаких компромиссов, Иван Михайлович немедленно подал заявление об отставке в знак протеста против нового и далекого от науки тона, воцарившегося в академии.
Сеченова не уговаривали взять заявление обратно. На место его были представлены два кандидата, спор о которых длился более года. Выбрали, наконец, под давлением сверху Илью Фаддеевича Циона, профессора Петербургского университета и реакционного публициста. Он был крупным ученым, ассистентом к нему попал Иван Петрович Павлов, только что вступивший тогда на научный путь, проложенный Сеченовым.
Но Цион начал свою деятельность в Военно-медицинской академий не столько как физиолог, сколько как реакционный публицист. На первой лекции он разбросал в аудитории одну из своих брошюр, а затем начал поход против Сеченова и его работ.
Студенты пошвыряли брошюры обратно в лицо профессору. На клеветническое опорочивание любимого профессора они отвечали демонстрациями и протестами, которые заставили в конце концов удалить Циона из академии. Ему не нашлось места в России. Он уехал за границу, где занимался какими-то темными махинациями и реакционными выступлениями.
И. П. Павлов перешел в клинику Боткина. Под руководством Сергея Петровича он в совершенстве овладел операционной хирургией, но только Сеченова до конца своей жизни называл своим учителем.
Воцарившийся в Военно-медицинской академии разрушительный «новый тон» заставил бы, вероятно, в конце концов Николая Николаевича последовать примеру Сеченова. Но приказом военного министра в 1872 году при академии открывались Женские курсы для образования ученых акушерок, и вечный поборник женского образования Николай Николаевич остался читать курсисткам физику и руководить их занятиями в химической лаборатории.
Шестидесятилетний профессор, все тот же юный, живой, общительный, поразил воображение своих учениц и стал их общим кумиром. К нему, как встарь казанские студенты, обращались они за разрешением всех вопросов, за справками по любому поводу. Познания и красноречие его очаровывали, простые беседы между делом пробуждали к действию таланты в тех, у кого никто и не подозревал их существования.
Одна из первых русских женщин-врачей, удостоенных степени доктора медицины, Варвара Александровна Руднева-Кашеварова, советовалась о Зининым по поводу своей докторской диссертации.
Вспоминая впоследствии об этой встрече с профессором физики и директором химических работ, она писала:
«Профессор говорил так быстро и так красноречиво, что мне не пришлось сказать и десяти слов, — я все слушала, что мне говорил тогда этот великий человек. Я ему поклонялась, так как не слыхала прежде ничего подобного. Он меня просто околдовал. Впечатление было так сильно, что я, несмотря на свою обыкновенную бойкость, всегда конфузилась в его присутствии и теряла свою смелость — я могла только слушать с благоговением его речи и лекции! Да и читал же он!»
Это была лебединая песнь преподавательской деятельности Зинина. В 1874 году он окончательно покинул Военно-медицинскую академию и всецело предался двум идолам последних лет своей жизни: Академии наук и Русскому химическому обществу.
Глава шестнадцатая
Старый друг лучше новых двух
Знание выводов без сведений о способах их достижения может легко вести к заблуждению не только в философской, но и в практической стороне наук, потому что тогда неизбежно необходимо придавать абсолютное значение тому, что нередко относительно и временно.
Менделеев
Мысль о создании Русского химического общества возникла у петербургских химиков давно. Что потребность общения между ними стала необходимостью, доказывали не раз возникавшие химические кружки и химические лаборатории, служившие местом встреч и дискуссий. Вопрос о создании общества постоянно обсуждался при этих встречах. Проник он и в печать, которая поддержала химиков.
«В настоящее время, — читаем мы в «Русском инвалиде» еще в августе 1861 года, — в Петербурге есть экономическое общество, в Москве — общество натуралистов, но эти общества не вполне удовлетворяют потребностям русских естествоиспытателей. В «Иллюстрации» в одном из последних нумеров мы встречаем маленькую заметку, что не дурно бы учредить в Петербурге химическое общество. Химическое общество, по нашему мнению, вполне возможно в Петербурге. Здесь живут известные наши химики: гг. Воскресенский, Зинин, Менделеев, Сеченов, Шишков, Энгельгардт, да и вообще в Петербурге много молодых людей, которые занимаются изучением химии. Отчего бы нашим ученым не сгруппировать около себя целое общество».
Не так просто было в те времена осуществить даже эту скромную идею. И частные, не раз возникавшие химические кружки, как мы видели, распадались и погибали в тяжелой атмосфере подозрительности. В страхе перед любым объединением общественных сил правительство Александра II откладывало проведение в жизнь своих собственных проектов судебной реформы, земских учреждений, освобождения крестьян.
Лишь 4 января 1868.года на заключительном заседании I съезда русских естествоиспытателей химическая секция заявила о «единодушном желании соединиться в химическое общество для общения уже сложившихся сил русских химиков» и просила съезд «ходатайствовать об учреждении Русского химического общества».
После принятия этого заявления съездом составилась группа членов-учредителей. Собирались на квартире у Менделеева сочинять устав и толковать о будущей деятельности общества.
Налицо были все петербургские химики. Отсутствовал только Воскресенский, незадолго до того назначенный попечителем Харьковского учебного округа. Занимаемую им много лет кафедру общей, или неорганической, химии взял Менделеев.
— Бутлеров — славный парень, — сказал он Зинину, — я хочу предложить его кандидатуру на свободную теперь кафедру органической химии. Как вы думаете?
— Да что же тут думать, друг мой Дмитрий Иванович? Давайте писать представление, а я его предуведомлю, если позволите!
— Уведомляйте, в успехе я не сомневаюсь!
В Петербурге стоял неслыханный, невиданный май. Яркие утра начинали солнечно-прозрачные дни без единого облачка в небе, синие вечера незаметно переходили в белые ночи. Ученый совет Петербургского университета собирался на последнее перед каникулами заседание. Университетский сторож подошел было прикрыть настежь распахнутые окна. Его остановили улыбаясь.
При открытых окнах Менделеев начал читать свое представление, одобренное и подправленное кое-где Зининым.
