Во время всеобщей забастовки я неделю провел на Донбассе, где общался с делегатами со всего союза. Помню, тогда многие донецкие хотели остаться с Россией, ведь на ней была плотно завязана местная экономика. Еще длительное время рабочие помнили свое положение при советской власти, и отчасти в этом можно искать причину проявления проросийских тенденций в этом регионе 20 лет спустя, после долгого периода бедности и экономической нестабильности.
Каждый май, когда в моем университете заканчивалась сессия, я на несколько месяцев приезжал в Россию. После развала Союза мы вместе с профессором экономического факультета МГУ Борисом Ракитским основали Школу трудовой демократии, которая стала главным каналом общения с рабочими. Мы пробили грант для поездки активистов в Канаду ради обмена опытом, и из 10 человек трое были из Ярославля. Этот город был самым активным – именно на Ярославском моторном заводе впервые в СССР прошла забастовка против «черных суббот», когда людей заставляли работать в свой выходной. Название закрепилось: на календаре выходные отмечались красной краской, а рабочие дни – черной.
Задачей нашей школы было освободить движение трудящихся от идеологического влияния капитала и склонности отождествлять старую систему с социализмом. Помимо меня и Ракитского, школу координировала его супруга Галина Ракитская, которая работала в Институте экономики РАН. Это были редкие представители интеллигенции, оставшиеся верными социалистическим идеалам. В девяностые все изменилось радикально, ведь случилась революция, и у всех знакомых изменилось место и статус в обществе. Как указал Маркс, бытие определяет сознание, следовательно поменялись и сами люди.
То, что новая власть была антинародной, поняли все почти сразу. Когда в 1992 году Ельцин подписал меры по «шоковой терапии», то утверждал, что весной будет легкий спад, а уж по осени – непременно рост. Как мне говорили шахтеры, это была борьба за выживание, и не было времени разочаровываться итогами борьбы. Люди хотели свободы и демократии, но не думали, что потеряют социальные блага. При этом люди не поддержали Верховный Совет – фактически у рабочих не было никакой реакции на бомбардировку Белого дома. Только кировские заводы выступили против.
Неверно считать 1998 год временем, когда произошла консолидация протеста – это был просто очередной, еще более массовый всплеск. Очагов типа стачек и перекрывания дорог было много, но они были разобщены и потому неэффективны. Это была оборонительная стратегия, когда люди требовали зарплаты – когда же спустя месяцы ее выдавали, то из-за инфляции на эти деньги ничего нельзя было купить.
Неуверенность в завтрашнем дне не придавала очков в пользу коллективных действий. Рабочий класс никогда не восставал из-за куска хлеба. Восстание поднимает не нищета, вперед толкает чувство достоинства. Тогда же вместо солидарности все пытались выйти из положения индивидуальным образом. Такая психология действует до сих пор, а начавшееся повсеместное кредитование усугубляет ситуацию. Когда у тебя долги за квартиру, машину и холодильник, то как тут бастовать?
Когда Ельцин расстреливал Белый дом, то из Кузбасса направили поезд сторонников. Теперь же они сами оказались возле этих стен. Чем-то лагерь напоминал Occupy Wall Street – куча палаток, долгие споры по вечерам с подошедшими горожанами. Тогдашней музыкой лагеря стал монотонный перестук касок, который мне запомнился за те шесть раз, что я ходил к ним в гости. Акция у Горбатого моста была символическим жестом, который должен был спровоцировать народ на подъем и оказать моральное воздействие на власти.
Работодатели без проблем отпустили своих сотрудников к Горбатому мосту. Впрочем, потом руководство «Независимого профсоюза горняков» после длительных торгов банально предало своих. Сами шахтеры потом рассказывали, как удивились, что без всякой борьбы их выгнали и отправили по поездам. В то же время в Ярославле родилась идея замкнуть, как они называли, огненное кольцо вокруг Москвы. Поднялись рабочие автомобилестроительных и моторных заводов. Компартия все время обещала поддержку, но когда наступил день акций, то слилась – в итоге лишь женщины на час перекрыли главную улицу. Несмотря на боевой задор рядовых активистов, компартия стала лояльной, и оказывала лишь мнимое сопротивление. В то время они надеялись на то, что пост премьера получит Евгений Примаков, которого считали своим человеком. Да, при Примакове внешняя политика стала более патриотической, но изменения неолиберального курса в экономике не произошло.
Я вовсе не удивлен, что социологические опросы фиксировали мнения, будто шахтеры – это эгоисты, которые шантажируют власти только ради своих интересов. Согласно опросам многие были убеждены, что акции были не спонтанными, а спланироваными. Безусловно, если руководители освободили подчиненных ради участия в протестах, то здесь не всё так просто. У красных директоров, конечно, были свои интересы, но нельзя сказать, что это исключительно их инициатива.
У русских никогда просто так ничего не происходит – здесь всегда во всем ищут чей-то коварный замысел и не довольствуются простыми объяснениями. Но когда я в Тутаеве спрашивал, как люди живут, не получая по шесть месяцев денег, то мне отвечали: «Пашем на огороде, копим родительские пенсии и меньше едим». Очевидно, почему эти люди готовы бастовать. В Канаде, если нет зарплаты, то люди бунтуют или уходят. Но куда уйти, если во всей области нет ни одного рабочего места?
Дефолт летом того же года еще больше усугубил положение, скосив 30–50 % дохода. На подобный провал государственной политики уже никто не отреагировал, что меня удивило. У людей ведь украли ползарплаты, а все промолчали. Западные политики и МВФ подобное воровство даже поощряли. Ельцину ставят в плюс, что он развил демократические институты, но когда вы не платите денег по полгода, то что это за демократия?
Только последующее в нулевые повышение цен на нефть, а также возможность колымить – набирать частным образом заказы – в итоге скрасили положение. При этом наиболее активных выдавливали. Так, знакомый высококвалифицированный мастер по инструментам был председателем ячейки на заводе, но его рассчитали, несмотря на то, что такой опыт можно получить спустя годы. Рабочим приходится выступать не только против руководства, но и против «Федерации независимых профсоюзов России», членами которого стали даже директора. ФНПР занимается лишь распределением отпусков и выразила свое мнение только раз, когда охранники открыли огонь по забаррикадировавшимся рабочим под Питером. Именно поэтому в России сейчас реально действующие союзы есть только у работников авиаотрасли, портов и западных автоконцернов.
Материал подготовил Дмитрий ОкрестСтояние у Горбатого моста
Поражение шахтеров в «рельсовой войне» 1998 года на страницах газет
«Рельсовая война» и стояние шахтеров у Горбатого моста стали одним из заметных и характерных событий весны и лета 1998 года. Это была массовая протестная акция в период, когда власть казалась слабой, была уже почти повсеместно нелюбимой, и, как казалось многим, любой толчок мог заставить ее рухнуть под радостные аплодисменты большинства. Однако все, что могло быть похоже на такой толчок, в итоге оборачивалось либо малоосмысленным и безопасным шумом, либо достаточно быстрыми уступками после удовлетворения минимальных экономических требований. Примерно так произошло и с шахтерскими протестами, которые в какой-то момент – после перекрытия железнодорожных магистралей – действительно создали реальную угрозу функционированию власти и экономики страны.
Сама ситуация, приведшая к началу массовых шахтерских протестов, была понятна и объяснима. Шахтерам в течение многих месяцев задерживали зарплату. К тому же в стране проходила волна закрытия неэффективных шахт, оставляющая горняков без работы. Уже в начале 1998 года ряд шахтеров проводили голодовки и предупредительные акции. Не добившись эффекта, горняки начали задумываться над более радикальными акциями. Первыми на перекрытие магистралей решились на полярном Урале.
Практически сразу акция получила свое название – «рельсовая война». Так, первая большая заметка, посвященная событиям, случившимся 13 мая в Инте и Воркуте, напечатанная в «Известиях» 16 мая (ранее – 14 мая – в газете помещалось лишь краткое сообщение о шахтерских протестах), уже называется «Шахтеры начали „рельсовую войну”». В частности, там сообщалось о волнениях в Инте: «Около полутора тысяч жителей этого заполярного города перекрыли железную дорогу Москва – Воркута в знак протеста против хронических задержек зарплаты. К протестующим шахтерам присоединились бюджетники, работники других предприятий Инты». Также «Известия» написали об «аресте» в собственных кабинетах группами протестующих шахтеров генерального директора ОАО «Воркутауголь» Виктора Экгардта и мэра Воркуты Игоря Шпектора. Именно в Воркуте, судя по сообщению «Известий», были сформулированы политические требования угольных профсоюзов о досрочной отставке Бориса Ельцина, а также о национализации угольной промышленности.
