В июне 1968 года моя мама вышла замуж за Скотта Сэйнт Джона. Моей задачей было нести кольцо, а на приёме мне подарили фиолетовый велосипед Стингрэй, что привело меня в восторг. Теперь их свадьба ассоциировалась у меня с отличным велосипедом, у которого были прекрасные тренировочные колёса. В то время был период, когда я практически не видел своего отца, потому что он уехал в Лондон и стал хиппи. Но время от времени я получал посылки из Англии, наполненные футболками и бусами. Он писал мне длинные письма и рассказывал о Джими Хендриксе (Jimi Hendrix), Led Zeppelin и многих других группах, которых он видел. Он также упоминал о том, какие отличные были английские девушки. Это было похоже на то, что мой папа в какой-то психоделической диснейлэндской поездке по всему миру, а я застрял в Снежной Заднице, город Нигде, США. Я знал, что там, в мире была вся эта магия и, что мой отец каким-то образом мог быть моим ключом к этому. Но я также, особенно вспоминая сейчас, наслаждался тем, что рос в более спокойном климате.
Тем летом я поехал на несколько недель в Калифорнию увидеться с папой, который вернулся из Лондона. У него была квартира на улице Хилдэйл в Западном Голливуде, но мы провели много времени в Каньоне Топанга, где у его девушки Конни (Connie) был дом. Конни была фантастическим персонажем с длинными вьющимися рыжими волосами, мягкой кожей, она была очень красивой и сумасшедшей. Помимо Конни, друзьями моего папы были все эти отборные, наполненные наркотиками ковбои-хиппи. Среди них был Дэвид Уивер (David Weaver), беспрестанно говорящий человек с волосами до плеч, круглыми усами, одетый как обычный калифорнийский хиппи (но, конечно не так стильно как мой отец). Он был ужасный скандалист, который дрался как росомаха. Последним в треугольнике друзей моего папы был Алан Башара (Alan Bashara), ветеран войны во Вьетнаме, который носил огромное афро на голове и густые усы. Башара не был мачо или жёстким хипповым парнем. В компании он больше походил на Джорджи Джессела (Jorge Jessel), выдавая кучу шуток в минуту. Итак, с Дэвидом, крутым, жёстким, дерущимся парнем; моим отцом, творческим, интеллектуальным, романтичным; и с Аланом, комиком, у них всё получалось. Им всегда хватало женщин, денег, наркотиков и веселья. С этими парнями вечеринка длилась круглые сутки.
У Уивера и Башары был дом рядом с жилищем Конни, и они управляли просто огромным бизнесом по продаже марихуаны из Каньона Топанга. Когда я впервые туда попал, я не понимал всего этого; всё, что я увидел, это людей, которые постоянно курили траву. Но затем я вошёл в комнату, а Уивер сидел и пересчитывал пачки денег. Я был уверен, что дело было серьёзным. Я подумал: “О'кей, я даже не знаю, хочу ли я находиться в этой комнате, потому что они тут что-то считают”. И я пошёл в следующую комнату, где на огромных непромокаемых брезентах возвышалась маленькая горка марихуаны. Конни постоянно приходила и забирала меня поиграть в каньоне. Она говорила: “Не ходи в эту комнату! Не ходи в ту комнату! Посмотри, убедись, что никто не идёт!” Всегда присутствовал элемент тревоги, что мы делали то, за что нас могли поймать. Это немного волновало ребёнка, но в то же время я думал: “Хмм, что же здесь происходит? Откуда у этих парней столько денег? Что все эти симпатичные девушки здесь делают?”
Я хорошо помню то чувство беспокойства за моего папу. Однажды все его друзья переезжали из одного дома в другой и наполнили большой открытый грузовик всем своим имуществом. Мой папа запрыгнул наверх и поехал на матрасе, который сомнительно балансировал на всех остальных вещах. Мы отправились и сильно наклонялись, спускаясь по этим дорогам каньона, а я смотрел на папу, едва державшегося за матрас, и кричал: “Папа, не упади”.
“О, не волнуйся”, - говорил он, но я волновался. Это было только началом этой темы, потому что многие последующие годы, я до смерти боялся за жизнь моего папы.
Но я также помню, как много веселился. Мой папа, Конни, Уивер и Башара вместе ходили в Загон, небольшой отвязный бар в центре Каньона Топанга, где регулярно играли Линда Ронстдат (Linda Ronstadt), Eagles и Нейл Янг (Neil Young). Я шёл со взрослыми и был единственным ребёнком в толпе. Все были уже никакими от выпивки и наркотиков, а я танцевал до упада на танцполе.
Когда я вернулся в Мичиган, ничего особо не изменилось. Первый класс прошёл без каких-либо примечательных событий. Моя мама днём работала секретарём в юридической фирме, и после школы я оставался с няней. Но в моей жизни произошёл решительный поворот осенью 1969 года, когда мы переехали на улицу Пэрис. Раньше мы жили действительно в бедном загрязнённом районе города с множеством картонных домов и трущоб, но улица Пэрис была как на картине Норманна Роквелла (Norman Rockwell). Дома для одной семьи, постриженные лужайки и опрятные, чистые гаражи. К тому времени Скотт практически ушёл из нашей жизни, но ему хватило того времени, что он провёл с нами, чтобы оплодотворить мою маму.
Внезапно, три прекрасных молодых девочки тинейджеры стали следить за мной после школы. В возрасте семи лет, я был ещё немного молод, чтобы влюбляться, но я обожал этих девочек как брат, боясь их красоты и подающей надежды женственности. Я был очень счастлив, проводить с ними время, смотря телевизор, плавая в местном бассейне или прогуливаясь в небольших лесных зонах. Они показали мне Бухту Пластэр, которая на последующие пять лет станет для меня секретной убежищем, святой землёй вдали от мира взрослых. Там мы с друзьями могли исчезать в лесах, строить лодки, ловить лангустов и прыгать с мостов в воду. Поэтому это определённо было огромным облегчением, переехать в тот район, где всё казалось лучшим, и где росли цветы.
Мне даже нравилась школа. Принимая во внимание то, что моя предыдущая школа казалась тёмной, мрачной и тоскливой, Начальная Школа Бруксайд была приятно выглядящим зданием, у которой были прекрасные земли и атлетические поля, которые простирались около Бухты Пластэр. Я не был модником как остальные мои одноклассники, потому что мы были на пособиях после того, как моя мама родила мою сестру Джули (Julie). Поэтому я носил все подходящие мне вещи, которые мы получали из местных благотворительных учреждений. И по особым случаям я надевал футболку с надписью “Ливерпуль - это круто”, которую мне подарил папа. То, что мы были на пособиях, в принципе, никак не проявлялось. И только около года спустя, когда мы были в продуктовом магазине, и все платили наличными, а моя мама достала эти, похожие на деньги из игры Монополия, карточки, чтобы заплатить за продукты.
Нахождение на пособии беспокоило её, но меня никогда не тревожило это так называемое клеймо. Жить с одним родителем и видеть, что у всех моих друзей были мамы и папы, жившие вместе, не вызывало у меня зависти. Мы с мамой разрывались на части от дел, и когда появилась Джули, я был безумно счастлив появлению няни. Я действительно был защитой для Джули до тех пор, как через несколько лет она стала субъектом большого количества моих экспериментальных пыток.
