За ужином соседом Екатерины был Вильямс. Английский посланник был умён, остроумен и образован, в лице молодой великой княгини он нашёл великолепную собеседницу. Граф Понятовский не принимал участия в разговоре, он танцевал, и делал это отлично, чем и привлёк внимание Екатерины.
Глядя, как легко он скользит в менуэте, она посетовала: трудно-де представить, что отец такого милого молодого человека принёс столько зла России и Петру I. Вильямс деликатно заметил, что это было очень давно, а молодой человек заслуживает её внимания. Чарторыйские составляют в Польше русскую партию, и дядя Станислава Понятовского поручил ему своего племянника, чтобы он, Вильямс, воспитал его в лучших чувствах к России и сделал из него дипломата. Екатерина: «Я ответила ему, что вообще считаю Россию для иностранцев пробным камнем их достоинств и что тот, кто успевал в России, мог быть уверен в успехе во всей Европе. Это замечание я всегда считала безошибочным, ибо нигде, как в России, нет таких мастеров подмечать слабости, смешные стороны или недостатки иностранца; можно быть уверенным, что ему ничего не спустят, потому что естественно всякий русский в глубине души не любит ни одного иностранца». Едкое замечание в устах будущей императрицы.
На балу в честь Петрова дня Понятовский заметил внимание великой княгини. Не знаю, влюбился ли он с первого взгляда, но очень скоро молодой человек сосредоточил на Екатерине все свои помыслы. Понятовский тоже оставил «Записки». В них он охарактеризовал Екатерину в очень пылких выражениях: «Ей было двадцать пять лет; она только что оправилась от своих первых родов и была в той поре красоты, которая называется расцветом каждой женщины, наделённой ею. Брюнетка, она была ослепительной белизны; брови у неё были чёрные и очень длинные; нос греческий, удивительной красоты руки и ноги, тонкая талия, рост скорей высокий, походка чрезвычайно лёгкая и в то же время благородная, приятный тембр голоса и смех такой же весёлый, как и характер, позволявший ей с одинаковой лёгкостью переходить от самых шаловливых игр к таблице цифр, не пугавших её своим содержанием».
Он ехал в Россию, приказав себе быть предельно осторожным. У всех ещё живы были в памяти ужасы времён императрицы Анны Иоанновны: любовников царской семьи примерно наказывали. В Петербурге слух о Салтыкове достиг его ушей. Как знать, может быть, Екатерина до конца дней будет верна своему возлюбленному. Трудно, господа, очень трудно решиться на первый шаг! Позднее он напишет: «Сперва строгое воспитание оградило меня от беспутного знакомства. Потом честолюбие побуждало меня проникнуться и держаться в так называемом высшем обществе в особенности в Париже; честолюбие ограждало меня в путешествиях и странное стечение обстоятельств всегда мешало мне в моих попытках вступить в связь за границей, у себя на родине и даже в самой России и, казалось, сохраняло меня умышленно цельным для той, которая с той поры располагала моей судьбой». Он был влюблён, но очень трусил. Но Вильямс слегка подтолкнул его, и первый шаг был сделан.
А Екатерина была открыта для новой любви. Салтыков всё ещё находился за границей. Тамошняя публика отзывалась о его поведении очень неодобрительно. Он вёл себя нескромно и в Стокгольме, и в Дрездене. Где бы он ни бывал, он не пропускал ни одной юбки. Салтыкова надо было вычеркнуть из жизни.
Помните две кандидатуры, цинично названные Чоглаковой: Сергей Салтыков и Лев Нарышкин? Теперь подле Екатерины находился второй. Он никогда не был её любовником, его назначение — быть шутом и развлекать великую княгиню. Екатерина пишет, что в это время очень сблизилась с Анной Никитичной Нарышкиной. Лев был её деверем, то есть мужниным братом, ещё были сёстры, беспечные и молодые. В компанию вовлекли Екатерину, в театре и на балах молодёжь весело проводила время. Случилось, что Лев Нарышкин заболел горячкой, болел он трудно и каждый день писал Екатерине письма. В них он дурачился, просил сочувствия, а ещё варенья и прочих лакомств. Потом вдруг стиль писем изменился, они стали более серьёзными и сдержанными. Екатерина поняла, что под именем Льва ей пишет кто-то другой. Впоследствии выяснилось, что тайным корреспондентом был Станислав Понятовский.
Наступила осень, пора очарования, и влюблённый кавалер решил написать великой княгине от своего имени. Посыльным был Нарышкин, он же принёс ответ. «Я забыл, что есть Сибирь», — сознаётся Понятовский в своих «Записках». Он жил, предвкушая встречу, и она состоялась, Лев Нарышкин этому поспособствовал. Екатерина очень подробно описывает эту встречу, вернее, подготовку к ней. Попасть в комнаты Екатерина во дворце можно было только пройдя покои великого князя. Это не составляло труда, но, чтобы встретиться с самой Екатериной, балагур Лев взял себе в привычку мяукать под её дверью: мол, впустите! Екатерина точно отметила это вечер в дневнике — 17 декабря. Нарышкин, как обычно, мяукал, его впустили. Озорно блеснув оком, он сказал, что сестра его прихворнула и её надо навестить.
«— Я охотно бы это сделала, но вы знаете, что я не могу выходить без позволения и что мне никогда не разрешат пойти к ней.
— Я сведу вас туда.
— Вы в своём уме? Как можно идти с вами? Вас посадят в крепость, а мне за это Бог знает какие будут истории.
— Никто этого не узнает. Мы примем свои меры».
Нарышкин и предложил план, по которому Екатерина должна будет переодеться в мужское платье. Великий князь Пётр давно спал отдельно от жены, кроме того, после ужина он всегда пьян, а потому ничего не заметит.
«Это предприятия стало меня соблазнять. Я всегда была одна в своей комнате, со своими книгами, без всякого общества». Словом, она решилась. Как только Владиславова (наперсница и цербер) пошла спать, Екатерина оделась в мужской костюм. Они прошли через покои великого князя, через маленькую переднюю вышли на улицу и сели в карету, «смеясь, как сумасшедшие над нашей проделкой». В доме Нарышкиных они нашли весёлую компанию, с ними Понятовского. «Лев представил меня как своего друга, которого просил принять ласково. И вечер прошёл в самом сумасшедшем веселье, какое только можно себе вообразить».
На следующий день Лев предложил ответный визит. Тем же путём через маленькую переднюю он провёл всю компанию в покои великой княгини. Молодёжь получала огромное удовольствие от своих проделок, тем более что они ни разу не были пойманы. Один раз во время визита Нарышкина и Понятовского великому князю вздумалось навестить жену. Лев тут же увлёк своего приятеля в спальню Екатерины и поднёс палец к губам — молчи! Понятовский был вне себя от восторга — он проник в святую святых обожаемой. И на этот раз всё обошлось.
