Чему же они так радовались в разгар тех «чудовищных» репрессий, о которых нам не устают рассказывать, вставляя обязательные сцены и рассказы о них в любой фильм о том тридцатилетии, когда во главе страны стоял Сталин? Ведь все это происходило на их глазах, отчеты о процессах печатались в газетах, передавались по радио, а они сами на митингах дружно выступали за самое жестокое наказание обвиняемых, почему-то не думая, что завтра «топор страшных репрессий» нависнет и над ними. Почему-то были уверены, что над ними не нависнет. И об этом говорит не только наше студенческое самодеятельное исследование, но и статистика – репрессировали в подавляющем большинстве, как известно, элиту и ее обслугу из числа деятелей культуры, искусства и СМИ, до народа иногда долетали лишь «щепки».
Но, глядя на элиту сегодняшнюю, предающую и продающую оптом и в розницу все, что можно и нельзя, грабящую и терзающую народ, уничтожающую, по сути, страну, невозможно отделаться от кощунственной мысли: а стоит ли сожалений такая «элита»? Стали бы мы сегодня горевать, если бы все эти Абрамовичи, Вексельберги, Дерипаски, Гайдаро-Чубайсы и Грефо-Кудрины и их более мелкая, но не менее паразитическая поросль, а также их теле-радио-журнальная гламурная обслуга были отправлены в столыпинских вагонах на Колыму? Как ни чудовищно звучит этот вопрос для нашей «элиты», для народа он риторический – народ был бы счастлив и так же воодушевлен, как те красивые девушки и спортивные юноши на сталинских парадах. Народ бы воспринял это как восстановление исторической справедливости, как долгожданное возмездие за все, что они сделали со страной и с нами, и как «бич Божий», ударивший наконец по тем, кто это давно заслужил.
Но можно ли сравнить нашу «элиту», скажете вы, с той, революционной «ленинской гвардией», которая сражалась не за свои богатства, а за благо трудового народа, которая и осуществила революцию? Безусловно, та, революционная элита была много умнее, энергичнее и деятельнее, дееспособнее нынешней. Но вот по отношению к народу и его благу…
Тут невольно вспоминаются слова о «красном терроре», которые с таким восторгом произносил один из главных деятелей революции Лев Троцкий, считавший, что террор является важнейшим средством и оружием революционеров.
«Революцию, товарищи, революцию социальную такого размаха, как наша, в белых перчатках делать нельзя! Прежде всего это нам доказывает пример Великой Французской революции, которую мы ни на минуту не должны забывать.
Каждому из вас должно быть ясно, что старые правящие классы свое искусство, свое знание, свое мастерство управлять получили в наследство от своих дедов и прадедов. А это часто заменяло им и собственный ум, и способности.
Что можем противопоставить этому мы? Чем компенсировать свою неопытность? Запомните, товарищи, – только террором! Террором последовательным и беспощадным! Уступчивость, мягкотелость история никогда нам не простит. Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который, если понадобится, сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения, уничтожения физического всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти.
Предупредить, подорвать возможность противодействия – в этом и заключается задача террора…
Есть только одно возражение, заслуживающее внимания и требующее пояснения, – продолжает спокойным, академическим тоном оратор. – Это то, что, уничтожая массово, и прежде всего интеллигенцию, мы уничтожаем и необходимых нам специалистов: ученых, инженеров, докторов. К счастью, товарищи, за границей таких специалистов избыток. Найти их легко. Если будем им хорошо платить, они охотно приедут работать к нам. Контролировать их нам будет, конечно, значительно легче, чем наших. Здесь они не будут связаны со своим классом и с его судьбой. Будучи изолированными политически, они поневоле будут нейтральны.
Патриотизм, любовь к родине, к своему народу, к окружающим, далеким и близким, к живущим именно в этот момент, к жаждущим счастья малого, незаметного, самопожертвование, героизм – какую ценность представляют из себя все эти слова-пустышки перед подобной программой, которая уже осуществляется и бескомпромиссно проводится в жизнь!»
Эти слова Троцкого, услышанные на собрании партийного актива в Курске, проводившегося как раз в связи с приездом в город этого вождя революции, приводит в своих записках белоэмигрант А. Л. Ратиев.
В другом месте Лев Давыдович сделал еще более поразительное и чудовищное заявление: «Если в итоге революции 90 % русского народа погибнет, но хоть 10 % останется живым и пойдет по нашему пути, – мы будем считать, что опыт построения коммунизма оправдал себя».
Не отставали от Троцкого в революционной беспощадности и некоторые другие деятели революции. «Не ищите на следствии доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны решить судьбу обвиняемого». «Если можно обвинить в чем-нибудь ЧК, то не в излишней ревности к расстрелам, а в недостаточности применения высшей меры наказания», – учил, например, своих сотрудников М. Лацис, помощник председателя ВЧК Ф. Дзержинского.
Удивительно ли, что в середине тридцатых годов, когда память о революционном беспределе двадцатых была еще свежа, когда знали еще поименно и тех, кто этот беспредел творил, с таким восторгом и одобрением воспринимались сталинские чистки, уничтожавшие этих «революционных гвардейцев», которых теперь принято считать «невинно пострадавшими»? Пусть их судили вроде бы не за то – не за террор против народа и издевательство над ним, а за шпионаж и предательство (но разве не объясняет одно другого?), – воспринимались эти процессы все равно как восстановление справедливости, как возмездие. Так, старый революционер, а затем эмигрант, не принявший Октябрьскую революцию, Владимир Львович Бурцев писал во время процессов 1936–1938 годов: «Все радовались, что наконец-то казнены эти палачи, и были счастливы, что могут открыто, на площадях и на собраниях кричать анафему казненным, о которых они до сих пор принуждены были молчать. Мы с полным правом можем сказать в защиту Сталина, что в бывших троцкистско-зиновьевских-бухаринских процессах он не проявил никакого особенного зверства, какого все большевики, в том числе и сами ныне казненные Зиновьев, Бухарин, Пятаков не делали раньше – все время после 1917 года со своими врагами – небольшевиками».
