С Рыжим подружился я в самом начале своей деятельности. Возвращался вечером с Ланжерона (на этом пляже – свой клуб – самый любительский, но славящийся высокой техникой игры), вдруг на выходе из Купального переулка – два милиционера пытаются повязать старика-алкаша. Старик капризничает, не хочет в распахнутый «бобик». Прохожу себе мимо. Вдруг старик кричит:
– Толян, мать твою!.. Совсем скурвился!..
Я споткнулся, всматриваюсь в алкаша – не узнаю. А тот мне:
– Так и будешь смотреть, как батю упекут?!
Осторожно подхожу, присматриваюсь. Милиционеры тоже замерли, обернулись ко мне.
– Ваш отец? – спрашивают без подозрения, с удивлением скорее.
Ничего понять не могу, молчу.
– Ты еще откажись!.. От отца родного, гаденыш!..
– Мой, – говорю.
Патруль старика выпустил, тот на стену повалился и продолжает меня материть.
Доставил я Рыжего домой. Он не таким уж пьяным оказался, извинился вполне вежливо, объяснил: ничего не оставалось, как на случайного прохожего понадеяться. С именем – угадал просто.
В квартире публика мне не удивилась. Рыжий весело рассказал, «как мы ментов кинули». И это никого не удивило. Я, конечно, сразу ушел. Сдал с рук на руки потасканной блондинке с бородавкой над губой, и поскорее – на воздух. Тяжкий дух в помещении. И люди – тяжкие. Хотя пара рож – серьезно-уголовные. Такие пригодиться могут.
Через месяц, опять же случайно, почти против воли своей, подругу его выручить довелось.
Дело было на Привозе. Наташка-Бородавка имела много специальностей, одна из них «продуктовая кидала». Техника кидания следующая: Наташка устраивается в очереди за какой-нибудь пищевой продукцией. Неважно – какой. Главное, чтобы продавец была женщина и обязательно – не городского, неискушенного происхождения. Подходит очередь – Бородавка просит, например, полкило сливочного масла. Пока продавец взвешивает, покупательница, попробовав масло, решает купить килограмм. Все эти пробы, размышления, просьбы увеличить вес, проходят под мельтешение двадцатипятирублевой купюры, зажатой в руке Бородавки. Можно решиться еще грамм на триста. Не помешает.
К тому моменту, когда приходится рассчитываться, купюры в руке уже нет. Продавщица взирает непонимающе. Покупательница – тоже. Дескать: деньги – уже у вас. Продавщица, разумеется, удивляется. Заглядывает в свой шкафчик, но это ничего не проясняет: купюра популярная. Покупательница даже слегка возмущена. Но продавец – в сомнении. Разрешить его помогает стоящая следующей в очереди солидная импозантная дама бальзаковского возраста. Подтверждает, что деньги продавцом получены. Бородавка, мало того, что имеет продукт, так еще получает сдачу. И отойдя, выказывает недовольство. Впрочем, недолго. Потому как предстоит дележка с «бальзаковской» сообщницей. Делятся после каждой успешной операции – не доверяют друг другу.
Прохожу между рядами, возвращаясь из мясного павильона. (Получил давний долг с азартного рубщика мяса.) В молочном отделе гвалт. Бородавку с помощницей выловили. Не то чтобы выловили – скорее просто узнали. То ли с продавщицей ошиблись, то ли – подсказал кто. Дамочка в белом халате – румяная, здоровьем пышущая, из-за прилавка за рукав Наташку ухватила. Цепко так держит, та никак не вырвется. Да и нельзя слишком вырываться: «рожу» надо делать, что ты прав. Сообщницу оттерли; та и сама не против устраниться
– сдрейфила. Я бы мимо прошел. Да она, Бородавка, приметила. Кричит поверх голов:
– Толичек, ты смотри, что делается?! Иди поговори с этой...
Эта «Толичка» увидела, сразу пальцы разжала: решила, что я – прикрытие. Бородавка с возмущением, не спеша привела себя в порядок, направилась ко мне, так и не подошедшему, взяла под руку. Повела к выходу. Сдачу не получила, но продукты-таки урвала. (С тех пор я не раз видел ту испугавшуюся румяную женщину. Стыдно было попадаться ей на глаза.) Выйдя из павильона, устало, хмуро попросила:
– Погоди, проведи за ворота... – И добавила: – Ну, хуна!.. – Это о напарнице своей, предавшей. – Рыло начищу...
За воротами обнаружился Рыжий. Как я понял, случайно. Он никогда не помогал сожительнице, брезговал. Обрадовался мне:
– А, детеныш!.. Маню мою снял!..
– Если бы не он, была бы уже в «обезьяннике», – сердито поведала Маня – Наташка. – Райку, сволоту, порву...
Два товарища Рыжего – пожилые мужики вполне опустившегося, похмельного вида, с вялым любопытством глянули на меня. Прилично одетый, не жаждущий выпивки сопляк не мог быть своим.
– Ну, все, все... – отмахнулся от зазнобы Рыжий. – Не нуди. Поделись с детенышем довольствием...
Бородавка и впрямь полезла в авоську. Я останов вил.
– А что, Толянчик, может-таки сделаем из тебя человека?
Это уже было интересно: воспитатели перспективные.
– Валет вчера освободился. У меня пока очухивается. «Катала» авторитетный. Из тебя исполнителя сделает (шулера, значит). Хочешь?
Так, занятно стало.
– Хочу, – говорю.
– Таланта и терпения хватит – партнерами станете.
Валет, лысый бледный крепыш, глядящий исподлобья стылым взглядом, выслушал Рыжего. При этом глядел на меня не мигая. Сказал:
– Не потянет. Сырой.
– За детеныша я отвечаю. – Рыжий не просил, советовал товарищу.
– Ну давай, сдавай, – очень снисходительно уступил Валет.
– Почем? – уточнил я.
Валет не выдал удивления, только снова вперил в меня змеиный взгляд.
– А говоришь: «Сырой»! – обрадовался Рыжий.
Нет, в партнеры Валета я бы не взял. Через полчаса игры он и сам понял, что проситься не следует. Неожиданно отбросил карты и без эмоций сообщил:
– Его надо свести с Маэстро. – И к Рыжему: – Где ты его подобрал?
Рыжий лукаво и гордо улыбался. Ответил:
– Наш человек.
Черт возьми!.. Мне это было приятно.
Так я стал в этом доме своим. Рыжий звал меня детенышем, но уважал. И все уважали. Всякий раз, когда на хату забредал кто-то свеженький, то ли из освободившихся, то ли редкий гость, и, видя карты, рвался в бой, искал партнера. Рыжий, а за ним и другие, отмахивались:
– Вот тебе пацан. «Хлопнешь» – дадим другого.
Деньги, выигранные в этом доме, обычно в нем и оставались. Шли в общак и быстро пропивались. Случалось, крупные деньги.
Что тянуло к Рыжему? В душную, опасную атмосферу его квартиры, которая к тому же, как выяснилось, состояла на учете в милиции. В качестве «малины».
Сложно сказать... Во-первых, люди, завсегдатаи. Это были одесситы. Из классических. Еще не отошедшие, но уже отходящие. Непростые, рисковые, нагоняющие жуть одним своим видом, но – разные, сочные, интересные. Эти люди уважали меня. Не понимал за что, но чувствовал: не только за карты. Они решали свои рисковые дела, не опасаясь моего присутствия, и это тоже льстило. И было приятно лезть в их дела, нахально давать советы, говорить им грубости... Все это почему-то мне прощалось, только отмахивались:
