Изначально разговор шел без записи в протоколе, сыщики полностью доверились магнитофону.
– Судя по нашему разговору, – заметил Леканов, – вы не осознали всей тяжести совершенного преступления и даже не думаете о раскаянии.
Я ответил:
– Хуже преступления, чем развал Союза, придумать невозможно.
Следователь спросил:
– Вы отдаете себе отчет в том, что для вас, а не для кого-то другого означает статья 64 УПК?
– Понятия не имею…
Тогда он весьма профессионально разъяснил: статья 64 – это измена Родине, деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы в СССР, оказание помощи в проведении враждебной деятельности против СССР.
Я заметил:
– Вы сами-то верите, что говорите? Да еще применительно ко мне?
Леканов еще больше сощурил глаза, на лице появилась ядовитая улыбка. Он продолжал:
– А равно заговор с целью захвата власти наказывается… но это будет решать суд.
Чувствовалось, что он гордился знанием УПК, но вскоре я понял: все его знания почерпнуты из газетных и журнальных штампов последних дней: «путч», «неконституционный», «союзный договор», «интернирование», «изоляция», «Белый дом», «штурм».
Леканов взял на себя функции «забойщика», конструктора вопросов и предполагаемых ответов. Допрашивал вежливо, но вопросы ставил так, что я вынужден был отвечать исходя из его предположений.
Был конец августа. Подступала грибная пора. Плыли высокие облака с востока, как далекий привет с моей Родины. Там наверняка знают: министр обороны арестован. Матери не скажут, ей 88 лет, но она поймет своим материнским чутьем, сердцем и, уж конечно, что-то увидит во сне и свяжет материнский сон с моей судьбой…
В 8.20 установили «Панасоник» для съемки и записи допроса. Самый удобный случай выдвинуть требование: пригласить на допрос адвоката.
– Адвоката должны нанять ваши родственники, – отрезал следователь.
– В таком случае свяжите меня с адвокатской конторой.
– У нас связь с адвокатской конторой не предусмотрена.
– Президент назначил мне встречу в Кремле в 10 часов, сегодня. Она состоится?
– А вы обратитесь к Горбачеву с письмом. Мы отправим, если последует команда. А пока давайте побеседуем.
Все это были уловки. И прокурор и следователи знали, что допрос без адвоката – фикция. Для суда он не имеет юридической силы. Но следователи старались подать себя новым властям в выгодном свете, показать результативность своей работы.
Следователь старался говорить вкрадчиво. «Кирпичики» вопросов ложились ровно, чувствовалась «кремлевская кладка». Тогда я еще не знал, что кассеты с записью допроса продадут «Шпигелю» и что весь мир узнает, как я перед допросом вздохнул. Если бы я знал, что в прокуратуре все продается и все покупается, возможно, я бы германскому «Шпигелю» напомнил слова из песни: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой».
А пока. следователь чеканил каждое слово:
– Я должен заявить: вас допрашивают в связи с участием в преступлении. Мы квалифицируем его как измену Родине. Заговор с целью захвата власти, злоупотребление служебным положением. Я хочу услышать от вас, что вы скажете по поводу предъявленного вам обвинения?
– У меня иное понятие о том, что такое измена Родине. Измена президенту – пожалуй, да, имеет место. Но Родину свою я не предавал. Что в моих действиях было конституционно, что нет, – надо разобраться. Я считаю, что подписание новоогаревского договора явно неконституционно. Организатор этого акта – Горбачев. Более того, раньше, еще на апрельском пленуме ЦК КПСС 1985 года, он вещал с трибуны о необходимости улучшить жизнь народа. Тогда никто и думать не смел о развале государства, о ликвидации политической системы.
Но вот наступил 1991 год. Партия не по дням, а по часам теряла свой авторитет. Открыто на пленумах ЦК КПСС говорили о том, что Горбачев исчерпал себя в качестве активного государственного деятеля, его историческое время закончилось. Мало того, 17 марта 1991 года народ дружно проголосовал за сохранение Союза Советских Социалистических Республик, и вдруг президент предлагает проект договора, в котором речь идет уже о суверенных государствах. Убежден: это не просто ошибка. Идет целенаправленная работа по ликвидации Союза. Нам предлагают хиленькую конфедерацию республик с самостийными президентами.
Тут следователь остановил меня:
– Вернемся снова к вашей проблеме. Вас назначили министром обороны не без поддержки Горбачева. Но вы внезапно приняли решение лишить его власти. Вы же давали присягу президенту, парламенту, народу. Почему вы пришли к убеждению, что президента надо лишить власти? Причем антиконституционным путем?
Я понял из вопроса: Леканов в армии не служил и понятия не имеет, кому я присягал в 1941 году.
«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь: быть…
…Я всегда готов по приказу советского правительства…»
Где же здесь клятва верности президенту? Народу я давал клятву, а не хозяйчику Кремля. И за спиной Горбачева мы не шушукались. Мы всего-навсего выразили наше возмущение по поводу распада СССР, потребовали от президента ввести чрезвычайное положение. К этому времени суверенизация и сепаратизм, особенно на Украине и в России, достигли своего апогея. Стремясь освободиться от сверхцентризма, «демократы» запросили самую высокую цену: ликвидацию Союза.
Мы решили, что 18 августа к президенту в Форос вылетят Шенин, Бакланов, Варенников, Болдин и Плеханов вразумить президента – отменить подписание договора, дабы выполнить волю народа о сохранении единого Советского Союза.
Что бы я ни говорил, по виду следователя чувствовалось, что он ждет от меня другого: признания в заговоре, рассказа, кто был зачинщиком. Поэтому он резко перебил меня:
– Звучит весьма наивно для такого государственного деятеля, как министр обороны.
Мне захотелось рассказать следователю о разгоне ЦК, избранного съездом партии, о неравноправном договоре с США по сокращению стратегических и обычных видов вооружений. О выводе войск из Венгрии и Чехословакии, о поспешном бегстве из Германии через Польшу, с которой ни о чем даже не договорились толком. О том, что президент продолжал разглагольствовать о строительстве «европейского дома», не замечая, как свой разваливается. Он не уставал талдычить об «общечеловеческих ценностях», зато своих соотечественников унизил, доведя их до нищеты. Практически ни одна программа за последние пять-шесть лет выполнена не была. Когда Горбачеву на сессиях Верховного Совета СССР депутаты говорили о необходимости конкретной программы, он невозмутимо отвечал: «Я указал ориентиры».
