мама попросилась домой. Врач её предупредил, что будет хуже. Я сказал, что мать, ну какая из меня медсестра, ухаживать за тобою у меня так себе получается же, как бы я ни старался… Она сказала, что ничего, всё будет нормально, лишь бы – дома. Я понял, что она хочет пожить дома, сколько уж ей осталось. Конечно, забрал её. Мы с медсестрой её везли в инвалидном кресле по улице Доватора. Соседи увидели – офигели… Они не видели маму пару месяцев и не знали, конечно, насколько изменилось её состояние.
А дома мамино состояние ухудшалось стремительно. Я почти сразу забил тревогу, позвонил в хоспис, попросил забрать её обратно. Но там уже «нет мест, ждите». Мама уже ничего не ела, только курила (она снова курила, ей врач разрешил). Покурит, подышит в кислородный аппарат, снова покурит. И не говорит почти – уже хрипы одни. И – энурез. Я её колол три раза в день, давал таблетки аккуратно… Родственники помогали – помыть там, вот это всё… Сестричка из хосписа приходила иногда, но, в общем, таким в стационар надо, а мест всё нет и нет…
Наконец её забрали. Прислали только водителя, надо было как-то спустить маму вниз, с пятого этажа. Вес у неё был комариный уже, килограммов сорок, но я и такой не мог нести из-за язвы своей. Попросил соседа, здорового парня, качка. Тот, войдя в комнату, увидав пациента, поняв, что это тётя Юля, ему прекрасно знакомая, испустил такой вздох ужаса…
Около десяти утра маму забрали, а в два часа ночи она умерла. В шесть утра мне позвонили на мобильный, и я, как только увидел незнакомый номер, сразу всё понял. Тут же пошёл в хоспис.
Как мне рассказала медсестра, в полночь мама попросила выкатить её на кровати во дворик покурить (кровати у них там прям хай-тек). Там покурила, заснула, и в два часа ночи 7 августа сердце остановилось. Врач сказал, что слишком низкое давление (90 на 60) плюс стресс от переезда. Но, как он сказал, не умерла бы сегодня – умерла бы завтра, день бы ничего не решил.
Я написал бумагу, что отказываюсь от вскрытия. И так её тело терзалось при жизни, незачем ещё и после смерти. В выписке написали причину: рак горла четвёртой стадии. Ну и что тут вскрывать? Надо было уже начинать всю эту похоронную бюрократию.
Вот так вот. А когда-то врачи обещали маме «как минимум» десять лет жизни, если будет лечиться и режим соблюдать. Она лечилась и соблюдала. Вроде бы. Кроме, конечно, срыва в курение. Маму такой прогноз вполне устраивал; я желал ей жить до ста лет, она смеялась: это чересчур! Прошло меньше двух лет…
Я, конечно, понимаю, что бесполезно думать на тему «а что было бы» и «где мы её упустили». И кто именно упустил. Я себе не могу простить, что не объяснял, не убеждал её: надо оперироваться и всё такое. Но откуда я знал? Откуда мы знали, что, допустим, сейчас уже пациенты после удаления опухоли горла питаются через трубку не месяц, а две недели?.. Об этом мне недавно рассказала одна женщина, у которой мужа оперировали. Ему, конечно, не очень хорошо, проблемы всякие, но он жив!
Может быть, маме надо было сразу делать операцию. Может быть, нет. Почему так внезапно стало хуже? Какую роль тут сыграло курение? Ну и так далее. Бесполезны такие раздумья, но я постоянно к ним возвращаюсь. И почти год спустя начал писать о них в фейсбук, чтоб освободиться от них наконец.
Днём я, по совету тёти Лены, написал о маминой кончине в фейсбуке. А чуть позже пост, что собираю деньги на похороны. Друзья помогли мне совершенно нереально, более чем щедро. Настолько, что пару месяцев у меня могла не болеть голова ни за что вообще, ни за какие заработки и траты. Голова и не болела. Желудок, кстати, тоже не болел.
Сразу после прощания с мамой на кладбище я не стал устраивать поминки. Родственники меня поняли вроде бы. Я действительно был ещё слишком слаб из-за язвы и недоедания. Только сорок дней отметили с родственниками, соседями и двумя моими одноклассниками, Мартой и Костей.
Мама мне неоднократно говорила «сожги меня». Имелась в виду – кремация. И урну захоронить на Ваганьковском. Там все наши: дед, бабушка, бабушкина сестра…
После кладбища когда я приехал наконец домой, то лёг и ни о чём не думал. Просто вот одна часть жизни позади. Что впереди – я не знал. Календарь обещал через пару недель сентябрь. Осень.
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья,
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
Это стихотворение Марины Цветаевой мама очень любила и часто декламировала.
Глава II. История болезни
Честно говоря, не знаю даже, как и когда у меня началось вот это всё. Но история, по-видимому, очень долгая. Желудком я особенно никогда не страдал. Ну только с перепою и с пережору. Однажды в отпуске в Испании на меня напала жуткая изжога. Скрутила прям. Чего-то переел, наверное, красного вина с сыром и оливками. Как раз в последний день отпуска зажглось всё внутри, засвербило. Я накупил всяких анти – не помогало. В таких случаях надо поесть, но я ж не знал. Я знал, что при отравлении нельзя ничего есть, но это же не отравление. А что?.. В общем, по приезде домой мама меня покормила кашами, и всё прошло буквально сразу. Ну понятно, перепил – чего тут думать-то. Забыл про инцидент этот на несколько лет. Потом я узнал, что язва может открыться, поболеть, закрыться, даже зажить. А человек ничего не знает. У нескольких моих друзей и подруг находили на гастроскопии зарубцевавшиеся язвы, про которые они не в курсе даже были.
Так вот, если ближе к событиям. Начну с того, что когда маме поставили диагноз, я занервничал. И похоже, в таком взвинченно-нервозном состоянии находился пару лет. Давление било рекорды, верхнее 135 для меня уже давно стало нормой (хотя, когда оно до 160 добивало, я понимал, что с этим уже что-то делать надо). Но при этом ничего не болит. Ем всё, употребляю алкоголь, физкультурой занимаюсь, давление измеряю периодически, чего ещё-то? В марте 2018-го случился у меня первый обморок. Я тогда работал
