«Знаменитый Московский Художественный театр, основанный в 90-х гг. двумя любителями – актером-любителем Станиславским и литератором Немировичем-Данченко (оба были одарены необыкновенным сценическим талантом), завоевал известность еще до постановок чеховских пьес, но тем не менее театр этот поистине „нашел себя“ и достиг художественного совершенства благодаря его пьесам, а им принес настоящую славу. „Чайка“ стала символом театра – стилизованная чайка изображена на занавесе и программках. „Вишневый сад“, „Дядя Ваня“, „Три сестры“ стали праздником не только для авторов, но и для всей труппы. Смертельно больной Чехов присутствовал на премьере, увидел восторженных зрителей, насладился успехом своей пьесы, а затем, ослабевший как никогда прежде, вернулся в свое ялтинское уединение. Его жена Ольга Книппер, одна из ведущих, я бы даже сказал – первая актриса театра, изредка и ненадолго приезжала к нему в Ялту. Брак этот не был счастливым». (Владимир Набоков)
* * *
«– Знаете, как я пишу свои маленькие рассказы? – сказал он Короленко, когда тот только что познакомился с ним.
Он оглянул стол, взял в руки первую попавшуюся на глаза вещь – то оказалась пепельница, – поставил ее передо мною и сказал:
– Хотите – завтра будет рассказ… Заглавие «Пепельница».
И Короленко почудилось, что над пепельницей «начинают уже роиться какие-то неопределенные образы, положения, приключения, еще не нашедшие своих форм, но уже оживленные юмором». (К.И. Чуковский)
• Пьер-Огюстен Карон де Бомарше (24 января 1732, Париж – 18 мая 1799, там же) – знаменитый французский драматург и публицист.
• Автор «Женитьбы Фигаро» и «Севильского цирюльника».
• Самая светлая сторона – умение идти по жизни легко и с улыбкой.
• Самая большая неудача – сумма всех его мелких неудач: аресты, суды, убытки, потеря народных симпатий и т. д.
Безумных дней в его жизни было во много раз больше, чем один. Его арестовывали, отдавали под суд, и чтобы спастись, он вынужден был скрываться. А после он опять, словно его Фигаро, оказывался то тут, то там, и повсюду звучали его остроумные отзывы и замечания по случаю очередного проявления глупости, напрямую касавшиеся самых неприкосновенных и высокопоставленных особ.
Вольтер, знавший Бомарше и одобрявший его деятельность, писал о нем: «Что за человек! Он сочетал в себе все: шутку и серьезное, ум и веселость, фарс и трогательное – словом, все виды красноречия». Поддержал Вольтера А.С. Пушкин:
Услужливый, живой,
Подобный своему чудесному герою,
Веселый Бомарше блеснул перед тобою.
Монтескье в своей книге «Дух законов» писал более общо, но придерживался той же мысли: «живой, приятный, веселый, иногда ветреный, часто нескромный…» Впрочем, это он писал не только о Бомарше. Это он писал вообще о французах.
Нам же Пьер Огюст Карон де Бомарше известен не только как «ветреный и часто нескромный» француз, родившийся более 275 лет тому назад. Мы, люди ХХI века, знаем его как драматурга, создателя незабываемого сценического образа цирюльника. Этот придуманный Пьером Огюстом мастер бритвы и ножниц способен был сделать модную стрижку и в один безумный день жениться, вызвав тем самым нешуточный переполох среди людей глупых и недалеких. Этим герой Бомарше уже не первый век смешит огромные зрительные залы и целые поколения зрителей и побуждает режиссеров создавать настолько авангардные постановки по мотивам «Женитьбы Фигаро», в которых иной раз трудно разглядеть и Фигаро, и женитьбу, и даже самого Бомарше. Безумный день, выпавший на долю этого цирюльника, в сегодняшнем «будничном» исполнении кажется в сотни раз безумней, чем в «галантном» XVIII веке, завершившимся Великой французской революцией.
Мы знаем Бомарше еще и как любовника, о котором по Парижу ходили легенды. Существовало даже утверждение, что одна из его любовниц была на самом деле существом неопределенного пола и не могла быть причислена к женщинам, а уж тем более к мужчинам. Мы знаем, что сам Бомарше всегда отвергал свою страсть к гермафродитам. Он любил женщин, исключительно и только их. И при всяком удобном случае стремился он отпустить в адрес дам мастерский комплимент:
«Сударыня, я прошу вас сейчас же сказать нам, сразу и без раздумий, почему в протоколах допросов вы показываете, что вам тридцать лет, когда, глядя на вас, вам можно дать самое большее восемнадцать?»
Понятно, что после такой выкладки дама просто обязана была, взяв веер и накидку, попросить драматурга проводить ее до экипажа, после чего следовала живая картина дальнейшего общения с этой женщиной после ее высадки и высадки Бомарше из того же самого экипажа.
Повседневное общение с глупостью требовало от Бомарше несколько иных качеств, нежели его обходительность и галантность по отношению к дамам. В этом он следовал постулату, впервые в истории сформулированному Эразмом Роттердамским: «Глупость веселит богов и людей».
С подлостью будущий драматург, поэт и публицист впервые столкнулся в юности, когда выучился на изобретателя-часовщика. В письме редактору «Курьер де Франс» Бомарше писал:
«С крайним изумлением, сударь, я прочитал в сентябрьском номере за 1753 год, что г-н Лепот, часовщик Люксембургского дворца, сообщает об изобретенном им новом анкерном спуске для ручных и стенных часов и что свое изобретение, по его словам, он имел честь представить королю, а также в Академию наук.
Для меня слишком важно во имя истины и моей собственной репутации отстоять право на изобретение механизма, чтобы я мог умолчать о столь нечестном поступке».
Примечательно, что и мы сегодня отстаиваем наше право на изобретение чего-нибудь. А если никто ничего не отстаивает и не изобретает, то и черт бы тогда с ней, с его репутацией. И здесь для нас бесценен опыт честного и остроумного публициста, каким был Бомарше. Как-то поразительно точно согласуется его журналистский опыт второй половины XVIII века с доморощенным опытом нашего модного времени:
«…было поглощено невообразимое количество яств, под видом веселья… царила необузданная распущенность; народ веселился вдвойне, вооруженный жестянками, свистками, пузырями, трещотками, барабанами: крики, брань, песни, сальто-мортале – словом, на улицах настоящая вакханалия…»
Пьеру Огюсту Карону де Бомарше удалось «прожить полную жизнь». Настолько полную и такую насыщенную, что в отношении ее и самые «запиленные» слова не кажутся затертыми и банальными; и даже многочисленные его неудачи, конфликты с властью, резкость характера, насмешливость, язвительность и опасная склонность к сатире делают эту жизнь еще необычней и насыщенней. И о ней он в одном из своих писем написал:
