Брат Джима однажды спросил у него, зачем он рисует. “Ты же не можешь всё время читать, ответил он Энди. – Глаза устанут”.
Энди боготворил своего старшего брата, даже когда Джим был весьма несправедлив к нему. Он вспоминает два-три случая, подобных такому: они шли через поле, и Джим вдруг подобрал камень и сказал:
Я считаю до десяти…
Энди в ужасе взглянул на Джима, затем на камень и снова на Джима.
Джим сказал:
Раз…
Нет, – закричал Энди, – нет, нет…
Два…
Пойдём, Джим, пожалуйста, Джим, пожалуйста…
На счёте “три” Энди побежал, а Джим выкрикнул скороговоркой “четыре-пять-шесть-семьвосемь-девять-десять”, потом прицелился и ударил.
Джиму было тогда шестнадцать, а в семнадцать он со злорадством положил Энди в полотенце собачье дерьмо. Он гонялся за рыдающим Энди по всему дому. В конце концов он его поймал и вытер полотенце о его лицо. Дерьмо оказалось резиновой “игрушкой”. Энди зарыдал с облегчением.
“ Я не знаю, сколько раз, когда я смотрел телевизор, он подставлял свою задницу прямо мне под нос и громко пукал, – говорит Энди. – Или, выпив шоколадное молоко или апельсиновый сок, которые делают слюну очень липкой, он садился коленями мне на плечи, так что я не мог пошевелиться, и свешивал изо рта прямо мне в лицо арахис, выплевывая комок изо рта и вытягивая его ниже, ниже, ниже, пока он не оказывался прямо над самым моим носом… а потом всасывал его обратно ”.
Когда они вместе шли по пригороду и встречали кого-нибудь, кто был старше и сильнее Энди, Джим говорил: “Эй… мой брат хочет подраться с тобой. Как ты на это смотришь?”
В Вашингтонском зоопарке Джим заставил Энди пройти по узкой кромке вдоль глубокого рва, отделявшего зверей от зрителей. В другой раз он так же заставил Энди пройти по похожему бортику, расположенному в пятнадцати метрах над широкой автострадой.
“ Если я не хотел этого делать, – говорит Энди, – он называл меня “девчонкой”, потому что никогда не просил меня сделать что -то такое, чего бы не сделал он сам”.
Джим совершал множество подобных “прогулок” и, подобно тому катанию на санках, он не падал и не разбивался. Джим как-то сказал: “Либо ты веришь, парень, либо падаешь”.
Джим редко видел в Александрии своих родителей и сестру, часто уходя по утрам из дома, не позавтракав, не сказав никому ни слова. Его сестра Энн была всего лишь ещё одним объектом его постоянных “экспериментов”. Его отец, как всегда, присутствующий в уме и отсутствующий на деле, ездил на мыс Канаверал на Первые космические испытания, играл в гольф в армейском деревенском клубе, летал для поддержания формы, а дома больше времени уделял решению математических головоломок, чем Джиму – гораздо меньше, чем Джиму хотелось бы.
Таким образом, мать Джима была главной из родителей. Даже когда Стив бывал дома, Клара управляла финансами семьи. Она была образцовой женой моряка, которая всё делала превосходно, от чистки серебра до ведения партии бриджа. Она была тем, что можно было бы примерно назвать “душой вечеринки, которая продолжалась до часу ночи, в то время, как Стив ложился спать в девять ”. Джиму казалось, что его мать была сверхзаботливой и придирчивой. Она действовала ему на нервы, всё время напоминая ему о длине волос или о состоянии рубашки.
Джим, дай ему волю, носил бы одну и ту же рубашку неделями, пока она не приходила в ужасное состояние. Один из учителей как-то поинтересовался, не нужна ли ему денежная помощь. Однажды Клара дала Джиму пять долларов, чтобы он купил себе новую рубашку, и он купил её за 25 центов в магазине Армии Спасения, а остальные деньгипотратил на книги. В конце концов она попыталась попросить мать Тэнди Мартин, чтобы та в свою очередь попросила Тэнди сказать Джиму. Тэнди, естественно, отказалась.
Как-то раз Тэнди была у Джима в гостях, и вдруг они услышали, что возвращаются его родители. Тогда Джим неожиданно потащил Тэнди наверх, в спальню своих родителей, и там бросил её на кровать, помяв при этом покрывало. Тэнди сопротивлялась. Она вскочила на ноги и бросилась к двери, Джим за ней. Время было рассчитано точно. Тэнди, у которой в результате борьбы блузка выбилась из юбки, и Джим бегом спустились вниз как раз в тот момент, когда Моррисоны входили в комнату.
– Привет, мам, привет, пап, – ухмыльнулся Джим.
Клара беспокоилась по поводу его “странностей”, которые, как она была уверена, имелись и у её братьев. Она не знала, что делать, когда Джим вдруг поворачивался к ней и говорил: “На самом деле ты заботишься не о моей учёбе, ты только хочешь, чтобы я получал хорошие оценки, которыми ты могла бы похвастаться в клубе бриджа”. В другой раз он потряс всех, раздражённо бросив серебряную ложку на обеденную тарелку и сказав матери: “Когда ты ешь, ты чавкаешь, как свинья”.
Странные выходки интересовали не только Клару. Когда он месил грязь в окрестностях Александрии “заслуженными” ботинками от Кларка, одетый в подтяжки и штаны от Бэнлона, нестриженный, он был ужасен и отвратителен. В другой раз он оказывался весьма таинственным и загадочным. Очень редко позволяя себе пользоваться семейной машиной, он часто просил друзей довезти его до Вашингтона, где ходил пешком, никому ничего об этом не рассказывая.
Куда он ходил? Что он делал? Некоторые утверждают, что он навещал там своего друга, с которым познакомился в одном небольшом и необычном книжном магазине, где часто бывал. Другие говорят, что он тайком ходил в грязные бары на старой Route 1 около Форта Белвойр послушать старых блюзменов. Последнее предположение кажется больше похожим на правду. Музыку он любил, и в его подвальной комнате чаще всего звучали блюзы и спиричуэлс, записанные Библиотекой Конгресса. (В то время он говорил, что ненавидит рокн-ролл). Ему нравилось также бродить по полуразрушенному порту в Александрии, разговаривая с неграми, ловящими рыбу с пирса. Иногда по ночам Джим брал туда с собой и Тэнди, чтобы повстречаться с “друзьями”.
Ещё более странными были его полуночные визиты к дому Тэнди, где Джим простаивал во дворе, молча глядя на окно её спальни на третьем этаже. Тэнди утверждает, что в таких случаях она всегда просыпалась, но к тому времени, как она спускалась вниз, Джим уходил. Когда она ругала Джима за то, что он её разбудил, он отвечал, что всю ночь не вставал с постели.
В течение всего последнего года учёбы в школе родители настаивали, чтобы Джим поехал в какой-нибудь колледж, и заставляли его сфотографироваться для школьного выпускного альбома. Джим не проявлял к этому интереса, и Моррисоны записали его в СанктПетербургский Двухгодичный колледж во Флориде, решив, что жить он будет у бабушки с дедушкой в соседнем Клируотере – в течение всего времени обучения. Джим безразлично согласился, не придавая этому значения, а затем объявил, что не собирается присутствовать на выпускном вечере в своей средней школе. Отец Джима пришел в ярость, но тот оставался непреклонным. В конце концов аттестат ему прислали по почте, после того, как, несмотря на вызов, за ним никто не явился.
Последнее свидание Джима и Тэнди было вечером в пятницу, когда они ходили на реку Потомак с Мэри Вилсон, подругой Тэнди, и приятелем Мэри. Джим взял с собой упаковку из шести банок пива, а потом, когда они пришли домой к Мэри, достал записную книжку со своими стихами. Пока Тэнди её читала, Джим начал дурачиться, хвастаясь, что намедни выпил полбутылки отцовского виски.
Тэнди это раздражало, и раздражения она не скрывала.
Джим, почему тебе всё время надо притворяться? Ты всегда так делаешь?
Вдруг у Джима хлынули слезы, он упал на колени Тэнди, истерично всхлипывая.
– Разве ты не знаешь, – сказал он наконец, – что я делаю всё это ради тебя?
Тэнди вспомнила о спавших наверху Вилсонах и предложила Джиму идти домой.
Ах, – сказал он, – ты боишься, что я разбужу Вилсонов, я, кажется, заставляю тебя нервничать, да? Ты не знаешь, что будешь делать, если они увидят меня плачущим, да?
Тэнди проглотила возмущение и сказала:
