– Спасибо.
– Кстати, что это за название у твоего фильма такое чудное… «Яга»? – Он смешно произносит это слово с ударением на второй слог.
– «Яга»? – переспрашивает Рашид, – да нет, фильм называется «Йя-хха»! Это тусовка такая… – Директор непонимающе смотрит на Рашида. – Ну, одним словом, молодежная группировка…
– Молодежная, говоришь? – неожиданно радуется директор. – Ну, вот, значит, не случайно тебя рекомендовали наши сценаристы Баранов и Килибанов – фильм-то у нас молодежный, про наркоманов.
– Что за фильм? Какие наркоманы? – не понимает Рашид. – И при чем здесь я?
– А ты, давай, присаживайся…Разговор у нас с тобой долгий. Дело в том, что у нас в запуске один фильм. Съемки должны начаться через месяц, мы уже дважды пролонгировали эту картину. Есть опасение, что и через месяц не начнутся… На днях был очередной худсовет, который не принял кинопробы. Худсовет решил отстранить режиссера, и рекомендовал тебя в качестве нового. Поскольку ты у нас, Рашид, в теме – раз про рок-музыку снимаешь, так с наркоманами и подавно справишься. Что скажешь?
Через некоторое время Рашид уже держит в руках сценарий и рассматривает не утвержденные худсоветом фотопробы. Он отдает фотографии директору, который тут же рвет их и бросает в мусорную корзину.
– Мои условия просты, – объясняет директору Рашид, – во-первых, в главных ролях фильма будут сниматься те, кого я приглашу, профессиональные они актеры или нет – не имеет значения. Во-вторых, оператором-постановщиком будет мой старший брат, Мурат, тоже студент третьего курса. И, в-третьих, за мной остается вольная трактовка сценария.
Директор в ответ согласно кивает. А еще через полчаса директор и Рашид пьют коньяк, закусывая дольками лимона.
В конце этого визита происходит еще одно событие, которому Рашид не придает никакого значения. Когда Нугманов, стоя возле киностудии «Казахфильм», прикуривает сигарету, пробегающий мимо бродячий пес, заинтересованно принюхивается к нему.
– Иди домой, – говорит Рашид. Пес в ответ сердито лает.
И пес этот удивительно похож на того, что выскочит через три года на дорогу перед машиной Виктора Цоя.
Вечером, уже из дома, Нугманов звонит Цою:
– Витя, у меня хорошие новости. То, о чем мы с тобой мечтали год назад, начинает сбываться.
– Неужели фильм? Тебе предложили полнометражную постановку? – спрашивает Виктор.
Он находится в ленинградской квартире на проспекте Ветеранов, позади него на стене висит портрет, подаренный Виктору Тимуром Новиковым.
– «Казахфильм» дает нам карт-бланш.
– Круто!
– Будешь сниматься?
– Буду. Но только в главной роли.
– Обижаешь, Витя. Разумеется, только в главной.
– А что за фильм, о чем?
– Да вот, в двух словах история такая: парень приезжает в город и пытается снять с иглы свою бывшую подругу, за что получает нож в живот.
– Погибает?
– Да, погибает… в сухом арыке, и это мне не нравится. И герой какой-то недоделанный. В общем, сценарий мы перепишем. Слишком много там длинных диалогов. Короче, приезжай поскорее…
– Хорошо. Концерты я отменю… Кстати, привезу с собой болванку с новыми песнями. Их пять, по-моему, очень хорошие.
– Отлично! Вот и музыка к фильму будет!
Цой уже в поезде…
Алма-Ата. Октябрь 1987 года
Цой выходит из вагона, начинает спускаться по лесенке тамбура на перрон, где вместо встречающих – оператор с камерой на треноге, рядом с ним Рашид, съемочная бригада. Это съемки фильма «Игла». Цой спрыгивает на перрон и, щурясь, смотрит на яркое солнце. Рядом с ним стоит проводница, которая чего-то требует – настойчиво трясет Виктора за рукав. Цой не обращает на нее никакого внимания. Показывает ей непристойный жест пальцем.
Рашид командует:
– Стоп! Снято.
Следующая мизансцена – проход Цоя вдоль здания вокзала к телефонной будке. Вокруг уже собралась толпа зевак. Какой-то мальчишка, не обращая внимания на подготовку к съемке, быстрым шагом идет мимо площадки и крутит на пальце нитку с закрепленной на ней монеткой. Он настолько поглощен своими мыслями, что не замечает Рашида, преградившего ему путь, до тех пор, пока не наталкивается на живот кинорежиссера.
– Ой! – испуганно вскрикивает шкет.
– В кино сниматься хочешь? – спрашивает Рашид.
– Хочу, – говорит шкет.
– Ну, давай сюда свою монетку.
В кадр входит девушка с хлопушкой:
– Игла. Телефонная будка. Дубль первый.
Рашид командует:
– Начали!
Цой проходит вдоль вокзала, крутя на пальце нитку с монеткой. Виктор заходит в телефонную будку, снимает трубку, опускает в щель телефона монетку на нитке, набирает номер, зажимает рукой мембрану трубки. Говорит приглушенным голосом:
– Алле…Алле… Мирка?.. Ничего не слышно… Из Москвы… Да… Отец в Москву не собирается?.. Слушай, монетки кончаются… Ну, пока… Пока… Целую.
Цой вешает трубку, вытаскивает монетку.
Вечером Виктор, Рашид и Мурат сидят на кухне за столом и обсуждают очередные сцены. Рашид на бумаге чертит схемы расположения камеры, планы и т. д. Виктор рассеянно за ним наблюдает, клюет носом и засыпает прямо за столом.
Рашид спрашивает Виктора:
– Спать будем или работать?
Виктор:
– Конечно, работать…
Ночью, едва Цою удается заснуть, как его будит телефонный звонок, журналист из Риги хочет взять интервью. Виктор не против, но очень уж хочется спать. Поэтому с журналистом он будет разговаривать следующей ночью. Это будет беседа о группе КИНО и о фильме, в котором снимается Цой.
– Я собирал не музыкантов, – расскажет Виктор, – Прежде всего, – друзей. А как же иначе? Научиться-то играть можно. Каспарян, например, вначале мало что умел, а теперь снимает с гитары куда больше меня… Что я делаю в кино? Мне нравится сниматься… Конечно, в этом фильме будут песни. Но я стараюсь не привносить в кино ничего из того, что делаю в группе… Нет, мы еще не придумали название… Что я могу пожелать слушателям?.. Не знаю… Ну что им желать?.. Ничего, наверное.
А сейчас Цой видит во сне степь. Высушенную солнцем землю, по которой ветер гонит перекати-поле. Растение распадается на четыре части, но продолжает катиться. Цой поднимает глаза и смотрит на ослепительно яркий диск солнца. Затем снова переводит взгляд на степь.
Кзыл-Орда. Август 1975 года
Тринадцатилетний Витя Цой с выгоревшими, почти рыжими волосами, в белой рубашонке, шортах и сандалиях смотрит вдаль. Там лишь танцующий над разогретой землей воздух. Но вблизи под сухим кустом Витя замечает шевеление, словно ветер пытается выдуть на открытое пространство зацепившийся за куст маленький комочек серой шерсти. Комочком оказывается испуганный щенок. Витя садится перед ним на корточки, протягивает руку. Щенок с недоверием разглядывает Цоя, принюхиваясь к нему. Витя говорит щенку:
– Ну, дурачок, и где твоя мамка?
Щенок в ответ лижет протянутый палец Вити.
– Наверное, жрать хочешь?
Витя берет щенка на руки и глядит по сторонам. Там, откуда он пришел, на окраине Кзыл-Орды, стоят одноэтажные домики, крашенные известкой, между которыми зеленеют шелковицы. А вокруг бескрайняя степь. Метрах в ста от Цоя лежит большой камень-валун, туда он и направляется. Он несет щенка, не прижимая его к груди, опасаясь, что тот его со страху обмочит. Со стороны щенок напоминает скорее маленького гуманоида, нежели собаку.
Под валуном к своему удивлению Витя обнаруживает еще трех щенят, которые очень радуются своему собрату, и начинают его дружно облизывать со всех сторон.
Громкий мужской окрик «Ви-и-итя!» со стороны домов заставляет мальчика вздрогнуть.
Он выскакивает из-за камня и кричит в ответ:
– Что, папа?
– Быстрее беги сюда! Дедушка зовет…
Витя бежит к домам, заворачивает в один из дворов. Там все уже в сборе – более двух десятков родственников деда, Максима Максимовича, приехавших на его шестидесятилетие со всего Союза. Ими дирижирует кореец-фотограф, пытаясь выстроить в три ряда.
