В треске разрушения, в облаках пыли причудливо нагромоздились друг на друга обезображенные части самолета. В тот момент, когда мы подбежали к обломкам "Вуазена", только клокотанье крови в груди умирающего Дермидонтова нарушало наступившее безмолвие.
Как позднее стало известно, Дермидонтов был солдатом-мотористом в авиации старой армии. В 1917 году он учился в школе летчиков, но не окончил ее. В конце 1917 года Дермидонтов уехал из школы в Астрахань к матери. Недавно он был призван на военную службу и направлен как летчик к нам в отряд. Его, безусловно, следовало после призыва послать в летную школу или по крайней мере проверить летную подготовку на самолете с двойным управлением. Но учебных машин в отряде не было, а в школу Дермидонтова не послали, поверив его заявлению, что он имеет большой опыт в полетах на самолете "Вуазен".
Лапса, выпуская Дермидонтова в первый самостоятельный полет, без проверки техники пилотирования, понимал, что он рискует и нарушает существующие правила.
...Хоронили Дермидонтова при огромном стечении народа. В тот же день во время ужина моторист Мошков вдруг во всеуслышание заявил, что Дермидонтов погиб от того, что у нас в отряде мало порядка. Лапса угрожающе крикнул: "Ты это брось!". Механик Ванин и другие поддержали Мошкова. Вспыхнула ссора, которую с трудом удалось погасить.
* * *
Спустя несколько дней после гибели летчика Дермидонтова отряд получил первое боевое задание: надо было произвести воздушную разведку в районе побережья Каспийского моря в сторону города Гурьев. Задание это было дано для проверки боеспособности отряда, формирование которого довольно затянулось.
Все - и летчики и техники были в приподнятом настроении. Каждый сознавал, что начинается новый ответственный период в жизни отряда.
...Командир отряда Столяров решил лететь на разведку с летчиком-наблюдателем Витьевским на своем самолете "Фарман-30". Полет был рассчитан на два часа, но бензиновый бак залили полностью, "под пробку". Часам к пяти вечера на аэродром приехали Столяров и Витьевский. Они были одеты во все кожаное: тужурки, брюки, сапоги, шлемы. Из правых карманов тужурок торчали рукоятки наганов.
Мошков доложил Столярову о готовности самолета к полету. Через несколько минут Столяров и Витьевский заняли свои места в гондоле "Фармана".
Взлетев, Столяров стал набирать высоту и взял курс на юго-восток.
На аэродроме стало тихо. Разговор не вязался. Все напряженно ожидали возвращения командира. Особенно беспокоились Мошков, его помощник Федоров и я, работавшие на "Фармане" и отвечавшие за его исправность.
Только технический состав авиации знает, как томительно протекает время в ожидании возвращения самолетов, улетевших на боевое задание.
С аэродрома никто не уходил. Не прошло еще и двух часов, как все начали поглядывать на юго-восток, разыскивая на далеком горизонте знакомые контуры самолета, прислушивались, пытаясь уловить далекий гул возвращавшегося "Фармана".
Вот Клюев громко закричал: "Летит!", показывая рукой на едва заметную, колеблющуюся вдали черточку. Но вскоре все убедились, что это был коршун, высматривавший себе добычу.
Прошло уже два часа, а "Фармана" не было. Мы стали тревожиться не на шутку. Наконец явственно донесся звук работающего мотора, и все увидели хорошо заметный на горизонте самолет. Прямо с маршрута "Фарман" пошел на посадку. Через две - три минуты он уже подруливал к палатке. Из гондолы выглянул улыбающийся Столяров и, когда выключенный мотор смолк, весело крикнул нам:
- Все в порядке, задание выполнили.
Однажды после полетов мотористы приводили в порядок самолеты, находившиеся в ангарной палатке. Вдруг раздался крик стоявшего у палатки часового: "Самолет! Самолет!" Мы все тотчас же выбежали и по звуку работающего мотора быстро отыскали в небе самолет. Он летел вдоль южной окраины города, потом повернул на север, направляясь прямо на наш аэродром. Скоро стало возможным установить тип самолета. Это был "Вуазен". Когда он подлетел к аэродрому, помощник моториста Федоров тревожно крикнул: "Беляк!" Все недоуменно переглянулись. Белые летали, как мы слышали, на самолетах с отличительными знаками царской армии. На прилетевшем "Вуазене" знаков не было видно. Мы никого не ждали и поэтому решили - летит враг.
Пролетев над аэродромом, самолет развернулся и, снижаясь, начал заходить по кругу на посадку. На высоте примерно метров двухсот "Вуазен" прекратил снижение и продолжал лететь через аэродром прямо на нас, стоявших большой группой у палатки.
Мы тревожно следили за незнакомцем, пока ничего не предпринимая. Когда "Вуазен" был почти над нами, мы заметили, что сидевший на втором сиденье наблюдатель поднялся, свесился через борт гондолы, и из его рук выпал темный шар.
- Бомба, ложись! - закричал Мошков, и мы все, бросившись врассыпную, попадали на землю.
В стороне от нас, просвистев в воздухе, что-то мягко ударилось о землю. Мы продолжали лежать, ожидая взрыва. Прошло, казалось, немало времени, а взрыва все не было. Тогда один за другим мы стали подниматься и искать место падения "бомбы". Отошедший дальше других Ванин, заметив что-то на земле, захохотал. Все повернулись в его сторону, а Ванин, смеясь до слез, повторял: "Арбуз... Арбуз..."
В это время "Вуазен" совершил посадку. Поднявшийся со своего сиденья летчик, высокий парень, улыбаясь, крикнул нам:
- Здорово, братва!
Старые отличительные знаки на "Вуазене" были закрашены краской, но она выгорела, местами облупилась. Вот почему они были так плохо заметны. Весь самолет производил впечатление только что собранного из частей, взятых на свалке. Буквально все плоскости его были в заплатах, причем разноцветных. Мы сразу же заметили, что некоторые тендеры тросов были законтрены даже ржавой проволокой.
Вылезший из гондолы самолета летчик, здороваясь с каждым из нас за руку, представлялся:
- Кудряшев.
Его спутником был моторист Иванов.
- Здорово мы вас арбузом шуганули, - смеялся Кудряшев.
- Тоже, шуганули... Умнее-то ничего не придумали, - недружелюбно проворчал Володя Федоров.
Вся кабина самолета была загружена личными вещами и арбузами. Иванов вынул арбузы из гондолы и роздал нам.
На вопрос, откуда прилетели, Кудряшев ответил:
- С фронта, из-под Кизляра.
Вечером собрались на веранде нашего дома-общежития. Кудряшев рассказывал о себе.
Он солдат-летчик, служил в старой армии. Октябрьскую революцию встретил в авиационном отряде на Закавказском фронте. Все летчики, за исключением Кудряшева, были офицеры. При демобилизации они разбежались. Кудряшов и его моторист Иванов решили лететь на своем "Вуазене" через Баку в Москву. В отряде никто не думал им препятствовать, и они улетели.
