Долголетняя борьба вокруг учения Беркли и судьбы этого учения служит хорошим уроком для тех, кто хочет учиться философии на опыте ее истории. Умаление исторического значения своих противников, потворствующее идейному разоружению, никогда не способствовало как теоретическому, так и практическому их преодолению.
Глава III.
Исходные позиции
Беркли использовал установленные Уильямом Оккамом номиналистические принципы, направленные против схоластического «реализма», для опровержения материализма. Осужденная по распоряжению папы Иоанна XXII радикальная концепция Оккама была «антирелигиозной, если и не по своему намерению, то по своему влиянию», тогда как Беркли использовал ее в интересах «консервативной, религиозной и антиматериалистической философии» (36, стр. 89). Отрицание Беркли не только реальности «универсалий», но и самой возможности абстрактных понятий было в его гносеологии отправным пунктом наступления на материализм.
В признании того, что идеалистически переработанный номинализм играл решающую роль в борьбе Беркли против материализма, нет расхождений среди историков философии. «Критика абстрактных идей представляет собой стержень всех рассуждений Беркли», — писал советский философ Варьяш (15, стр. 129). «Номиналистическую теорию, относящуюся к абстракции, Беркли сделал краеугольным камнем своего идеализма»,— писал сорок лет спустя индийский философ (58, стр. 113). Недаром этой именно теории посвящено «Введение» к основному произведению Беркли. Уже в своих философских тетрадях он отдавал себе в этом отчет, замечая, что теория абстракции — это «смертельный удар» (8, стр. 84), наносимый им противнику.
Однако оценка его теории абстракции последующими философами крайне различна. В то время как Юм считал эту теорию «одним из величайших и значительнейших открытий, сделанных за последние годы в области наук» (25, I, стр. 106), а неопозитивист Альфред Айер находит, что и поныне подход Беркли к проблеме абстракции является правильным (см. 28, стр. 18), другие отвергают эту теорию как несостоятельную. Так, датский психолог Расмуссен утверждает: «...уверен, что современные психологи согласятся со мной, что Беркли заблуждался в этом пункте» (30, стр. 18).
В чем же заключалась эта теория, предназначенная для подрыва самих корней материализма? «Общепризнанная максима гласит, что все, что существует, единично» (11, стр. 35). Это номиналистическое основоположение служит для Беркли отправным пунктом, из которого следует, что ничто соответствующее действительности не может быть неединичным и абстрактные понятия суть понятия ложные. Но они не только ложны, но и невозможны, это философские фантомы. «...Я не могу образовывать отвлеченные представления вообще...» (11, стр. 36). «Если ты можешь образовать мысленно отчетливое абстрактное представление... то я уступаю... Можешь? А если не можешь, то с твоей стороны было бы неразумно настаивать дольше на существовании того, о чем ты не имеешь представления» (11, стр. 35).
В дневниках Беркли мы еще находим утверждения: «Я никоим образом не могу постичь общую идею» (8, I, стр. 62). Но в дальнейшем он различает общие и абстрактные идеи. Первые — это такие, которые могут быть восприняты как наглядные представления. «...Я отрицаю абсолютно,— пишет он в „Трактате“,— существование не общих идей, а лишь отвлеченных общих идей...» (9, стр. 43). Беркли различает при этом два вида отвлечения (см. 9, стр. 40). При первом из них представляются отдельные части или свойства предмета, которые в действительности могут существовать порознь. При втором виде отвлечения — такие, которые в действительности неотделимы друг от друга. Их-то и отвергает Беркли как иллюзорные, как пустые слова, которым не соответствует никакое восприятие. В качестве примеров таких абстрактных понятий приводятся: протяжение, движение, число, пространство, время, счастье, добро. Нельзя, уверяет Беркли, образовать отчетливое абстрактное представление о движении или протяжении без конкретных чувственных качеств, как скорое и медленное, большое и малое, круглое и четырехугольное и т. п. Нельзя образовать и абстрактную идею круга, четырех- или трехугольника, «который не будет ни равносторонним, ни неравносторонним, ни равнобедренным» (9, стр. 47).
В отличие от фикции абстрактных понятий общие понятия — это единичные образы, отличающиеся тем, что они служат в нашем сознании как бы представителями однородных вещей, их образчиками, примерами многих частных идей: «...известная идея, будучи сама по себе частною, становится общею, когда она представляет или заменяет все другие частные идеи того же рода» (9, стр. 43). Поскольку за такими словами, как «это», «вещь», или «число», «бесконечность», не стоят наглядные образы,— это не более как пустые слова, выдаваемые за идеи. «Если бы люди не пользовались словами вместо идей, они никогда не придумали бы абстрактных идей» (8, I, стр. 70).
Но что значит: общие идеи представляют частные идеи «того же рода»? Для номинализма «род» не есть нечто общее самим вещам вследствие наличия в них объективного тождества. Однородность не обнаруживается, а устанавливается сравнивающим сознанием, исходя из его координирующих установок. Здесь мы видим, как используется идеализмом метафизическая односторонность номинализма, во имя единичного отвергающего объективность общего в единичных вещах, противопоставляющего единичное общему, не видящего их диалектического единства. Так, например, «число, — по его словам, — есть всецело создание духа» (9, стр. 68), как и все другие абстракции, причем произвольное творение, не имеющее объективного основания. Для Беркли общее не отражение реального единства, единообразия, присущего самим вещам, а искусственное творение человеческого ума. Я могу, иронизировал Энгельс по адресу тех, кто отрицал это объективно реальное основание общих, родовых понятий, зачислить половую щетку в класс млекопитающих, но от этого у нее не вырастут молочные железы...
Отсюда непонимание Беркли великой роли абстрактного мышления в познании мира. «Я не думаю также,— пишет он,— чтобы отвлеченные идеи были более нужны для расширения познания» (9, стр. 47). Будучи лишь словесными знаками, они нужны лишь для «сообщения» наличного познания. Номинализм смыкается здесь с эмпирической ограниченностью, с недооценкой рационального познания.
«Нет такой вещи,— уверяет Беркли,— как десятитысячная часть дюйма, но есть десятитысячная часть мили...» (9, стр. 160). Почему же? Да потому, что «мы при точном исследовании найдем, быть может, что не в состоянии представить себе самый дюйм, состоящим из тысячи частей» (9, стр. 161). «Нет такой вещи», так как мы «не в состоянии представить»: возможность представления определяет возможность бытия. Вся теория абстракции Беркли направлена к тому, чтобы доказать, что реально только то, что воспринимаемо или представляемо, но не то, что мыслимо. Понятие сводится им к представлению, рациональное к эмпирическому, общее к отдельному. Исчезает качественная грань между двумя формами познания, и высшая из них, позволяющая проникнуть в сущность вещей, растворяется в низшей.
