Да, Виктор страдал. Но, стремительно восходя по ступенькам славы, он не мог посвятить страданиям много времени. Он только что написал пьесу, которая легла первым камнем в монумент его величия, – «Эрнани»[10]. Это было нечто большее, чем он сотворил до этого. «Эрнани» стала не просто театральной пьесой, а произведением, заложившим основу нового способа театрального выражения, она вызвала волну спорных суждений и восторга. Дни перед премьерой походили на ночь накануне сражения. Подготовка к неизбежному сражению сблизила супругов. Почувствовав запах пороха в квартире на улице Нотр-Дам-де-Шам, Адель вылезла из своего кокона, разделила возбужденное состояние мужа, присоединилась к приготовлениям к битве. Сент-Бев с горечью увидел, как возродилось взаимопонимание супругов, но ему пришлось грызть удила в тиши. Наконец, 25 февраля 1830 года жребий был брошен. Аплодисменты восхищенной публики перекрыли свист старой гвардии, которая была беспомощна перед рождением гиганта.
С приходом большого успеха семья стала жить богаче, но продолжала распадаться. Возбуждение от «битвы за “Эрнани”» спало, и повседневная жизнь безжалостно продолжила свое дело. 18 июля 1830 года Адель произвела на свет своего последнего ребенка, девочку, названную, как и она, Адель. Под предлогом, что она больше не желает иметь детей, супруга запретила Виктору переступать порог спальни. Тогда он узнал истинную природу чувств Сент-Бева к его жене и, разумеется, то, что Адель отвечала ему взаимностью. От мужчины, который за несколько лет до этого становился дыбом при мысли о том, что порыв ветра мог обнажить лодыжку его возлюбленной, можно было ожидать взрыва негодования, насилия… Но ничего подобного не произошло. Он, наоборот, постарался окружить соперника вниманием, чтобы помешать наступлению неизбежного во имя этой дружбы. И снова муза выразила охватившую его печаль:
Мне, счастливому, мудрому, помогите укрыться,
Чтоб смогли вместе с вашими мои слезы пролиться…
Было мне восемнадцать, я мечтаньями жил,
Убаюкан надеждой, верить лжи поспешил.
И звезда мне светила сиянием белым,
Себя богом считал, был отчаянно смел,
Но, увы, был тогда я ребенком незрелым,
За которого взрослым, бывало, краснел.
Это были последние стихи, на которые Виктора вдохновила Адель. С той поры в своих стихах, вспоминая о ней, он прославляет подругу, мать, спутницу в счастье и горе, но никогда больше как нежно любимую женщину, страстно желанную любовницу. В 1831 году еще не стихли восторженные отзывы по поводу «Эрнани», а уже приближался успех «Собора Парижской Богоматери»[11]. Но этот успех на профессиональном поприще совпал с неизбежным разрывом супругов. Если верить великолепной книге Андре Бильи, которую он написал о Сент-Беве, то именно в сентябре «маленький человечек» познал наконец высшее блаженство. «Сент-Бев, – пишет Бильи, – казалось, добился от Адель того, о чем так страстно просил целых два года путем вздохов и стенаний…» Письма Адель к Сент-Беву подтверждают его слова: «Вы ничем не обязаны мне за то, что я вам дала, – писала она, – только я могла принять решение отказать вам…» Хотите еще один образчик любовной прозы мадам Гюго? Вот этот ясно говорит об успехе Сент-Бева: «Если бы я могла пролить мою кровь по капле, чтобы сделать из них для тебя живой щит, я не стала бы ни минуты колебаться…»
Адель не ограничивалась словами, она предоставила своему «милому ангелу», как она его называла, свой кошелек, чтобы он снял укромный уголок для их любовных свиданий. Писатель принял эти деньги, зная, что их ей дал муж, только потому, что был беден и жил вместе с матерью. Этот дом вовсе не годился для наслаждений с замужней женщиной. Но все равно этот поступок показывает этого человека в неприглядном свете.
Известна ли была поэту вся глубина его несчастья? С уверенностью ничего сказать нельзя. Конечно же он знал, что жена испытывала чувственное влечение к сопернику, но в его глазах Адель все еще продолжала оставаться умной девочкой, и он отказывался верить, что она сможет перейти Рубикон.
Однако…
В то время когда лодку семейства Гюго трепала буря неурядиц, корабль королевской власти также был во власти политических штормов. Продемонстрировав удивительное незнание Франции и французов и неспособность выработать стратегию дальнейшего развития государства, Карл X уступил трон своему кузену Луи Филиппу Орлеанскому, чтобы не допустить установления республиканского строя, к которому страна еще не была готова. Смена режима предоставила поэту случай в очередной раз проявить образец политической изворотливости: из легитимиста он сразу же превратился в орлеаниста. Если говорить честно, то эта метаморфоза происходила поэтапно, но спустя несколько лет Виктор стал одним из любимцев новой власти. В это же время к доходам драматурга добавились доходы писателя, семья окончательно забыла про стесненный в деньгах образ жизни, о чем свидетельствовал ее переезд в большую шикарную квартиру на площади Руаяль – теперь она называется площадью Вогезов. Сент-Бев тоже переехал, сняв комнату в гостинице «Сент-Поль», что давало Адель возможность приходить к любовнику пешком, едва только муж отлучался из дома.
Нет никакого сомнения в том, что Виктору ее похождения были известны, но он все-таки понимал, что теперь не сможет вновь завоевать сердце жены. И тогда он, естественно, начал более внимательно поглядывать на других женщин. А уж женщин-то вокруг него увивалось огромное количество, начиная с актрис, которые играли в его пьесах или пьесах собрата по перу и личного друга Александра Дюма. Так, в один прекрасный день 1838 года он встретил Жюльетту Друэ[12]:
Она жар-птицей яркой мимо пролетала,
Сама не ведая того, сердца людей воспламеняла,
Во взглядах тех, что на нее бросались,
Восторг мужчин и восхищение читались!
Ты созерцал со стороны, боясь к ней обратиться,
Ведь бочка с порохом любой искры боится.
Да, Виктор был восхищен ею с первой встречи, но опасался ее: таковым было буржуазное предубеждение в отношении актрис. К тому же он только что познал глубокое разочарование в отношениях с Адель, и это никоим образом не вдохновляло его довериться первым же глазам, которые встретились с его взглядом.
Они с Жюльеттой повстречались классическим образом, как автор и актриса. Арель, директор театра у ворот Сент-Мартен, принял для постановки новую пьесу Виктора «Лукреция Борджиа»[13]. Любовницей директора была мадемуазель Жорж[14], прекрасная актриса, бывшая звезда «Комеди Франсез», а главное, бывшая любовница Наполеона, что навечно прославило ее. Именно она должна была играть роль Лукреции Борджиа. Мадемуазель была уже далеко не молода, но сама так не считала, что для актрис было главным. Ее партнером был уважаемый всеми Фредерик-Леметр[15]. При распределении ролей присутствовала высокая девушка двадцати шести лет поразительной красоты. Когда автор читал пьесу, его глаза несколько раз повстречались со взглядом молодой женщины. То, что он прочел в ее глазах, сразу же очаровало его. Гюго захотел узнать о ней все, но услышанное несколько его насторожило: у Жюльетты Друэ было, как говорится, бурное прошлое. Она родилась в бретонской семье и почти сразу же после рождения потеряла родителей. Ее отдали в пансион при монастыре бенедиктинок, она уже подумывала о пострижении, что было очень неразумно при ее внешности. Не имея других средств для жизни, кроме своей красоты, она выставила ее напоказ, позируя в ателье скульптора Жана Прадье[16], который очень увлекся натурщицей, и у них родилась дочь! Но дочку он официально не признал, на матери не женился, зато взял обеих на содержание. Потом в жизни Жюльетты были и другие мужчины, последним из которых оказался князь Демидов[17], поселивший ее в шикарной квартире на улице Эшикье.
