Изо дня в день мы становились все слабее и, конечно, не могли выполнять норму. Поэтому к нам приставили не надзирателя, а сторожа-араба. Тот приходил с нами на тропинку, выбирал себе удобное местечко, присаживался и поигрывал кнутом, не переставая нас проклинать. Он ел и громко чавкал при этом, чтобы раздразнить наш аппетит. Короче, это было беспрерывной пыткой. У каждого из нас был патрон с тремя тысячами франков — на случай побега. Однажды мы решили подкупить араба и этим навредили себе еще больше. Его тактика была простой: за пятьдесят франков он позволял нам наворовать дров из вчерашней нормы — не все поленья оказывались мечеными — и мы дополняли ими сегодняшнюю норму. Таким образом он вытянул из нас две тысячи франков.
Когда мы начали выполнять норму, араба убрали. Будучи уверенными в том, что он на нас не донесет — уж слишком много денег он у нас выудил, — мы продолжали проделывать то же самое: разыскивали уже принятые поленья и пополняли ими норму. Но однажды, он пошел за нами следом и убедился в том, что мы продолжаем воровать. Он застал нас на месте преступления и заорал: «А! А! Ты красть всегда и не платить! Если ты не дашь мне пятьсот франков, я донести на тебя!»
Мы думали, что это пустая угроза, и платить отказались. Назавтра он вернулся: «Плати — или завтра будешь в карцере».
Мы снова отказались. После обеда он пришел к нам с тюремщиками. Это было что-то страшное, Бабочка!
Нас раздели и повели к месту, где мы воровали бревна, араб полосовал нас кнутом, а надзиратели заставили разобрать груду поленьев и бегом выполнить целую норму.
Эта коррида длилась двое суток. Все это время мы не ели и не пили. Часто падали с ног. Араб заставлял нас вставать пинками или ударами кнутом. Знаешь, как еще он заставлял нас встать? Он отрубал ветку с осиным гнездом и размахивал ею над нами. Мы с ума сходили от боли. Не стоит рассказывать о наших страданиях. Ты знаешь, как болит укус осы. Теперь представь себе пятьдесят или шестьдесят жал в твоем теле. В осиных гнездах часто оказывались красные мушки, а их укус еще страшнее.
Нас держали десять дней в карцере, на хлебе и воде. Я потерял левый глаз — в него впилось более десяти жал красных мушек, и когда нас вернули в лагерь, остальные заключенные решили помочь нам. Каждый из них давал нам по одному бревну твердого дерева. Это было почти полной нормой, и мы были спасены. Нам оставалось сделать всего одну норму на двоих. Хотя это нам тоже давалось с трудом, мы все же успевали. Силы понемногу возвращались к нам, мы хорошо питались, и нам пришла в голову мысль отомстить арабу. Однажды мы наткнулись на огромный муравейник с хищными муравьями, которые в этом момент были заняты тушей косули. Мы подкараулили араба, который совершал обход, оглушили его ударом топора и потащили к муравейнику. Толстыми веревками привязали его к дереву и потом нанесли несколько ударов. В рот запихали траву — чтобы не мог кричать. Муравьи не появлялись, и нам пришлось воткнуть в муравейник ветку, вытащить нескольких муравьев и посадить их на тело араба.
Через полчаса его атаковали уже тысячи муравьев. Ты когда-нибудь видел хищных муравьев, Бабочка!
— Нет, никогда. Я видел больших черных муравьев.
— Эти небольшие и красные, как кровь. Они отрывают маленькие кусочки мяса, и несут их в муравейник. Мы страдали от укусов ос, но представь себе муки, которые причинили ему муравьи, поедая его живьем. Агония продолжалась двое суток и еще утро. После двадцати четырех часов у него уже не было глаз. Я знаю, что мы были безжалостны, но как он издевался над нами. Ведь только чудом мы избежали смерти.
В кустарнике мы каждый день понемногу рыли яму — чтобы спрятать его останки, и один из тюремщиков видел нас за этим занятием.
Придя однажды на работу, мы отвязали араба, на котором все еще сидело множество муравьев, но от которого почти ничего не осталось, кроме скелета, и поволокли его по земле. Тут нам навстречу вышли трое арабов-сторожей и два надзирателя. Они спрятались в кустах и терпеливо ждали, когда мы приступим к погребению. Мы утверждали, что сначала убили его, и лишь потом отдали муравьям. Обвинительный акт опирается на выводы медицинской экспертизы, согласно которым на теле араба не было смертельных ран, и из чего следует, что мы отдали его муравьям живым.
Надзиратель-адвокат говорит, что мы сумеем спасти наши головы только в случае, если будет принята наша версия. Если же нет — нам их отрубят. Надежды очень мало. Поэтому мы выбрали тебя нашим наследником.
— Всем сердцем надеюсь не получить этого наследства.
Закуриваем. Я вижу их вопросительные взгляды.
— Хорошо, ребята, скажу вам свое мнение. Хорошо, что вы воздали ему сторицею. Если вам отрубят головы, думайте перед смертью об одном: вот мне отрубают голову, и это продлится тридцать секунд — с момента, когда меня привяжут к гильотине и до момента, когда нож коснется шеи. Его же агония длилась шестьдесят часов! Мы остаемся в выигрыше.
Довольные беседой, эти два несчастных существа отошли от меня и снова окунулись в молчание, которому они на минуту изменили.
— Где Деревянная Нога?
— Они его поджарили и сожрали.
И женским голосом:
— Кусочек жареного мальчика, но без перца, пожалуйста!
Мы с Кложе долго не могли понять смысла слов, которые доносились до нас почти каждую ночь.
Однажды один из заключенных, Мариус Ле-Чиотат, специалист по сейфам, узнав, что я был знаком с его отцом, объяснил мне, что означают эти ночные возгласы.
«Я замешан в грязную историю. Ты, наверное, слышал о «побеге людоедов». Так вот, я из той компании.
Мы бежали вшестером с 42-го километра. В побеге участвовали Деде и Жан Гравье — два брата из Лиона, итальянец из Марселя — Джузеппе, я, парень из Танжера с деревянным протезом и юноша двадцати трех лет, с которым инвалид жил как с женой. Мы вышли из Марони, но моря не достигли, и нас выбросило на берег Нидерландской Гвианы.
Ничего из снаряжения нам не удалось спасти. Мы оказались в густых зарослях, в которых бродили более суток. Мы разделились на три группы: Деде пошел с Жаном, я — с Джузеппе, а Деревянная Нога — со своим другом. Короче, мы пошли в разных направлениях, но через двенадцать дней Гравье и мы встретились почти там же, где и расстались. Со всех сторон мы оказались окружены непроходимыми зарослями, и тринадцать дней ничего не ели, если не считать нескольких корней и зеленых побегов. Голодные и обессиленные, мы с Джузеппе решили выбраться на берег и повесить высоко на дереве рубашку, чтобы нас заметил и подобрал первый же катер голландской береговой охраны. Братья Гравье должны были отправиться после нескольких часов отдыха на поиски двух остальных.
