В.Смехов: «С годами за нами укреплялась репутация «синтетического», «зрелищного» театра, где актеры преуспели во всем — ив драме, и в пантомиме, и в дерзости начальству, и в песнях, и в лиризме, и в массовых сценах, и в массовом сочинительстве. Конечно, хватало и среди коллег, и среди чиновников «гробожелателей»:
— Это не театр, а уличная банда!
— Это не театр, а шесть хрипов, семь гитар!
— Я не отрицаю таланта Любимова, но он один, актеров нет!
— Да они ему и не нужны!
Нас в глаза и за глаза обзывали «марионетками» режиссера».
Да, «марионетки» часто выступали хором. Но разве был хоть один человек в зале, который не различал в этом хоре ярких голосов Высоцкого и Губенко, Славиной и Демидовой, Смехова, Золотухина, Бортника, Филатова, Дыховичного. Но уже не благодаря, а вопреки Любимову это был театр, где столько «затертых индивидуальностей» сочиняло песни, писало стихи и прозу, пробовало себя в режиссуре, причем не только в театре, айв кино, и на телевидении.
Как бы там ни было, публика и театральный бомонд Москвы через пару лет окончательно убедились в том, что на Таганской площади Москвы каждый вечер рождается искусство — своеобразное, живое, непривычное и заставляющее отрешиться от штампов и начать думать самостоятельно. Другого такого театра не было не только в Москве, но и во всей стране, и потому попасть в него зрителям было очень трудно. Народ ломился в этот театр, дневал и ночевал в очередях в билетную кассу. Билеты на спектакли «Таганки» стали в ряд «советского дефицита», и одной из самых крупных взяток того времени был лишний билет на спектакль. Тот мизер — 100 и меньше билетов, который продавался через кассу, — почти целиком доставался перекупщикам и спекулянтам. (По словам Б.Хмельницкого, опальный олигарх Владимир Гусинский начинал свой бизнес с «распределения» билетов на «Таганку».) Те билеты, которые попадали в сплошь коррумпированные театральные кассы города, были «бронью» и делились между самыми влиятельными ведомствами и самыми влиятельными лицами. Ходить на спектакли «Таганки» стало модно. Посещение этого театра стало не только престижным, но почти обязательным для поддержания имиджа бюрократической элиты и ее обслуги (врачей, завмагов, парикмахеров, портных и т. д. и т. п.).
Ю.Любимов: «Они всегда говорили иностранцам, что театр закрыт, на ремонте — всегда врали, чтобы не показывать театр. И парадокс заключался в том, что когда они объявляли свои какие-то праздники: съезды, сборища, конгрессы всевозможные, верховные советы, сессии и так далее — всегда они давали приказ от министра, и у нас отбирали бронь — по двести билетов, по триста. Как Большой театр, так и мы. Они заставляли сдавать билеты в Центральную театральную кассу, брали себе и распределяли между организациями. А те, кто хотел попасть в театр, не могли попасть. Попадали через черный рынок, где покупали билеты по тройным ценам.
Они нас ненавидели, но забирали все билеты. Это у них называется диалектикой. Вообще, из 620 билетов только 60 билетов попадало в кассу. Артисты с трудом доставали билеты для знакомых.
Остальные билеты шли в Совет Министров, ЦК, Верховный Совет — все брони, брони, брони, — КГБ, партийные инстанции, ЦК, МК, райком — все. Так они показывали свою власть».
Таким образом, театр на две трети заполняла публика бюрократическая и мафиозная. Эти люди занимали лучшие места, хотя духовной потребности в этом искусстве не испытывали. Посещение этого престижного театра считалось символом «продвинутости» над остальным обществом, чтобы потом в кругу друзей козырнуть фразами: «Я был в Театре на Таганке» или «Я видел Высоцкого». Простой смертный мог надеяться лишь на те 10%, что оставались в кассе театра. И если в большинстве театров билеты продавались сразу на 5 — 10 спектаклей, то «Таганка» была исключением из всех правил. В 7 часов вечера — спектакль, в 6 часов вечера — продажа билетов. Шестьдесят билетов на всех желающих. А таковых — вся Москва плюс приезжие, считавшие первым долгом попасть именно в этот театр.
В официальной театральной иерархии Театр на Таганке занимал самую низшую ступень. «Таганка» подчинялась московским властям, и потому зарплаты были несравнимо ниже, чем в театрах союзного или республиканского подчинения. Если труд актера в «союзном» МХАТе стоил 250 рублей, то за аналогичный труд на «Таганке» — 150 рублей. Нагрузка и там, и там одинаковая, а в зрительской популярности МХАТ явно уступал, но актер на «Таганке» стоил на 100 рублей дешевле.
Вспоминает писатель Иосиф Раскин: «В середине 60-х годов я очень часто бывал в Театре на Таганке. Что значит часто? Я туда ходил почти каждый день. Достаточно сказать, что спектакль «Добрый человек из Сезуана» я видел 38 раз, спектакль «Десять дней, которые потрясли мир» — 26 раз, «Антимиры» — 20 раз. Я восхищался этими ребятами, я каждый раз балдел на этих спектаклях, я был очень хорошо знаком с этими прекрасными, воистину самоотверженными и счастливыми людьми».
А этим «прекрасным, самоотверженным и счастливым» людям много раз будет отказано в присвоении званий. Это являлось своеобразным инструментом давления чиновников от культуры в их борьбе с талантом. Связав свою судьбу с «Таганкой», актеры этого театра как бы заранее отказывались от многих весьма существенных благ. Ю.Любимову звание «Заслуженный артист РСФСР» было присвоено, когда он работал в Театре Вахтангова. После того как он стал главным режиссером «Таганки», его фамилия ни разу не появилась в списках на награждение.
Все черты, свойственные театру, уже были и в характере игры Высоцкого. Шел двусторонний процесс взаимообогащения — отдавая всего себя работе в театре, он очень много брал от каждого из своих коллег и товарищей в отдельности. Некоторым зрителям казалось, что другие актеры, работающие на сцене, читают, как Высоцкий, — в его манере. На самом деле все было сложнее: и Высоцкий в своей манере многое взял от театра, от Любимова. А так как он обладал огромным темпераментом и поэтическим даром, то в нем эта таганская манера более всего сфокусировалась. Кроме того, его голос был уже заявлен на всю страну, поэтому и было такое восприятие — все читают, как Высоцкий...
Интересны воспоминания по этому поводу фотохудожника В.Грицюка: «В театре меня поразило: выходит актер с бородой, как Володя в кожаной куртке, хрипло так прочищает горло... Потом выходит Хмельницкий — тоже в кожаной куртке и тоже прохрипел: "Кхэ-кхэ..." Я удивился: надо же, весь театр — Высоцкие! Спрашиваю в следующий Володин приезд: "Ты знаешь, что они все у тебя поперли? Они хрипят. Они носят такие же куртки. Ты не боишься, что они тебя растащат?" А он похлопал меня по плечу и говорит: "Не переживай! Придумаем что-нибудь новое!"»
