Затем снова пришла на ум железная логика, уничтожающая тлеющие угли сомнений. Он всегда идет своим темпом. Он взошел на К-2. Возможно, он просто остановился по нужде. Может быть, он хочет зайти на вершину в одиночку.
Прошли ещё три верёвки по ледовому полю. Я снова оглянулся назад. Никого. Я продолжал двигаться к скалам, отмечающим конец треугольника. В этот раз я не оглянулся.
Я пересёк следующую невидимую линию на снегу, совершив одно из тех усилий, которые были выпущены из клетки внутри меня с самого седла, но теперь находящиеся под полным контролем. Я так страстно хотел взойти на вершину, что повернулся спиной к Алу, что бы с ним не случилось.
В последний час непреодолимое желание взойти на вершину мира стало единственным смыслом моего существования. Оно погасило во мне чувство заботы о товарище, притупило способность сомневаться в своих собственных действиях и превратило меня в робота, запрограммированного шаг за шагом продвигаться к намеченной цели.
Вершинная лихорадка завладела моей душой и телом и теперь открыла во мне приток новых сил. Вдруг я почувствовал, что иду вверх без всяких усилий и вынужден был остановиться только потому, что шерпы впереди меня шли медленнее. Даже в своем дезориентированном состоянии я был удивлён, откуда взялась во мне эта нахлынувшая волна энергии.
Я был уверен, что с этого момента моему организму предстоит работать почти до изнеможения.
Что же на самом деле двигало меня на самую высокую точку мира?
Шерпы устали. Стремительный шаг Лакры замедлился, напоминая разряженную батарейку. В начале снежной пирамиды они отдыхали через пять-шесть шагов. Пройдя четыре верёвки, им уже приходилось останавливаться через один-два шага.
Высота 8750 метров. Осталось набрать всего сто метров по вертикали.
Снежник вздымался аркой даже круче, чем в моем представлении была вершина, но, вместо того, чтобы продолжать подниматься вверх по нему, как я предполагал, Лакра пошёл снова к скалам, расположенным сбоку от последней преграды.
Мое сердце ёкнуло. Еще скалы, опять идти по ним в кошках.
Действительно, когда я детально просматривал маршрут по льду, то увидел, что верхняя часть его, видимо, лавиноопасна. Свежие следы лавины — блоки льда размером с автомобиль были разбросаны неподалеку. Подъём по скалам был безопаснее. Если слово «безопасный» здесь вообще уместно.
В начале подъёма был траверс по узкой полке, образовавшейся в разрушенных скалах. Я пристегнулся к верёвке, которая, казалось, висела здесь десятилетия, и осторожно пошёл вдоль неё, перенося правую ногу как можно дальше, чтобы не зацепиться ею за левую. На середине, примерно через пятьдесят метров, полку преградил выступ, потребовавший тонкого балансирования, чтобы перенести тело с одной его стороны на другую. На этом месте была оставлена верёвка. Ветер измочалил её на одиночные пряди, по толщине и прочности сравнимые с шерстью для вязания. Маловероятно, что она сможет задержать падение.
Я рассмеялся над тем, как сучил обутыми в кошки ногами, готовясь к движению.
Под нами зияла пропасть. Мы траверсировали склон и теперь находились почти точно под вершиной, гораздо правее великого кулуара. «Живые камни», которые мы неизбежно спускали вниз при движении, теперь не прыгали вниз, как раньше, а моментально исчезали из виду в пропасти. Прижимаясь к скале, как можно сильнее, и скользя по ней лицом, я напряженно, двигаясь по сантиметру, обогнул препятствие и затем остановился, глотая воздух. Только тогда до меня дошло, что весь маневр я выполнил на задержанном дыхании, и волна темноты, желание упасть в обморок пронеслись внутри меня, пока я стремился снабдить кислородом свой организм. Успокоившись, я пошёл дальше по разрушенной полке. Я думал, что иду быстрее шерпов, но они уже повернули за угол и исчезли из вида.
В конце траверса крутизна маршрута резко увеличилась, перейдя в ряд полок, похожих на те, с какими мы сталкивались на некоторых ночных участках. Насколько было возможно, я шёл на руках, с упрямством не доверяя свой вес зубьям кошек.
В одном месте мой карабин запутался в старых верёвках и поймал меня на ходу. Я свалился на выступ и ловил равновесие, пока не освободил карабин и не продолжил движение.
После двадцатиминутного лазания мы оказались на верхних снежниках предвершинной пирамиды, удачно проскочив лавиноопасный участок и набрав около пятидесяти метров высоты.
Пока мы совершали обход, ветер снова усилился. Снежный гребень и горизонт над нами были скрыты за облаками рожденного в воздухе льда. Переменчивый ветер дул непредсказуемыми порывами. Наверху вид был предельно устрашающий, огромные массы частичек льда закручивались, как миниатюрное торнадо, выше которого, я предполагал, была вершина, всего в двадцати метрах крутого льда над нами.
Мы нашли некое подобие укрытия с подветренной стороны нависающей скалы, чтобы перевести дух перед решающим рывком. Так близко к вершине — я с трудом сдерживал себя от нетерпения.
Волна паранойи охватила меня, мы были всего в нескольких минутах от вершины — что, если она ускользнет от нас в последний момент?
Лакра посмотрел на часы и затем обратился к Джайалтсену. Я не слышал его слов, но в уже параноидальном состоянии я подумал, что они говорят о том, как опасен ветер на вершине, и что надо возвращаться назад.
Затем, я понял, что моя паранойя есть ничто иное, как коварное начало горной болезни, первым признаком которой часто являются нереальные мысли. С того момента, как я вышел из палатки, прошло восемь часов, и все это время у меня во рту не было ни капли воды. Мой организм был опасно обезвожен.
Лакра шёл очень медленно, за ним шли Джайалтсен и Мингма, я замыкал шествие. Здесь не было перил, и я следил за тем, чтобы вбить в лёд как можно больше зубьев кошек. Я вытащил свою пластиковую камеру и сделал вертикальный снимок трех шерпов в момент отдыха.
Я никогда не думал, что вообще бывают ложные вершины. А она была. Взойдя наверх снежника, я был крайне удивлен тем, что увидел впереди. Вместо короткого последнего участка, как я себе представлял, мы стояли у основания финального гребня с огромными выступающими карнизами и настоящей вершиной в конце. Между нами и вершиной простирались надутые ветром и нависающие над стеной Канчунг американские горки льда.
Из-за эффекта перспективы или эффекта кислородного голодания гребень казался огромным, а до вершины километры пути. Ветер дул очень сильно. Флаг развевался, и мы шли сквозь него.
Затем я нашел ключ, который открыл мне истинную протяженность гребня— гирлянду молитвенных флагов, закреплённую на вершине. Я мог отчетливо различить индивидуальные особенности цветного шелка.
