Хотя любовь и дружба семьи Пемброк не шла ни в какое сравнение с высоким покровительством королевского двора, король Джеймс очень дорожил труппой, которая носила его имя. Если Елизавета платила десять фунтов за заказанное представление, то Джеймс платил из своего кармана двадцать. Правда, цены росли (одна из причин царящего в стране уныния, как утверждают марксистские критики), но Джеймс и представления не имел ни о какой индексации прожиточного минимума.
Он любил драматические представления, но считал, что за драматическое совершенство полагается платить высокую цену. Больше всего он любил театр масок, а театры масок стоили дорого. Шекспир мог отказаться от пятиактной трагедии и заработать кучу денег на одноактной пьесе театра масок, но художник брал верх над деловым человеком. Он никогда не писал для театра масок.
Театр масок был смешением старой моралите или интерлюдии и нового нелепого изобретения — оперы (неприязнь к последней действительно существовала: новаторский «Орфей» Монтеверди появился только в 1607 году). Представление было коротким, но дорогостоящим, и его интерес был скорее чувственным, чем интеллектуальным. Это была искусственно сочиненная форма, и поэту, композитору, хореографу и художнику-оформителю приходилось работать в тесной взаимосвязи, сдерживая иногда свои чрезмерные аппетиты, когда, например, для спецэффектов призывали хозяина бродячего зверинца. Когда Джеймс I был всего лишь Джеймсом VI, в замке Стерлинг шла пьеса театра масок с участием прайда львов. Дамы были напуганы. Шекспир знал об этом, так как он написал «Сон в летнюю ночь»: «Друзья, — говорит Основа, — об этом надо хорошенько подумать! Вывести льва к дамам!.. Сохрани вас Бог! Это страшная затея. Ведь опаснее дичины нет, чем лев, да еще живой!»
Темы театра масок были абстрактные. Добродетели и пороки, персонифицированные в стиле моралите, но в очень изысканных костюмах, соперничали между собой, и добродетели неизменно побеждали. Были прекрасные сценические эффекты, высокопарные слова, достоинство и величие, никакой грубости. Комическая интерлюдия с дикарями, пигмеями, арапами, которая следовала за театром масок, как джига следовала за пьесой, была нацелена на гротескный контраст. Турки, павианы и шуты делали курбеты и без умолку тараторили.
Придворный театр масок имел эксгибиционистскую привлекательность. Если оформление, текст и музыка были работой профессионалов, актерами обычно становились любители высокого ранга: знать, которой нравилось демонстрировать прекрасные физические данные и звонкий голос. Запрет общедоступной сцены, где мальчикам приходилось играть женские роли, не действовал в театре масок, и дамы с восторгом выставляли напоказ свои жемчужные перси, а в танцах и величественных позах даже демонстрировали нижние конечности. Королева Анна, веселого нрава датчанка, появилась в пьесе театра масок о двенадцати богинях в очень короткой юбке, так что, по свидетельству одного зрителя, «все удостоверились, что у женщины имелись две ступни и ноги, о чем я никогда до этого не догадывался». Эти очаровательные пьесы не всегда проходили так, как планировалось. Актеры и актрисы порой напивались — очевидно, под датским влиянием — и не только пропускали те строки, которые не могли вспомнить, но глупо хихикали, падали, позволяли не предусмотренные пьесой выходы, чтобы облегчить желудок. Когда датский король, сам большой любитель выпить, приехал к британскому двору, его развлекали представлением театра масок, которое вылилось во всеобщий хаос и пьянство. Его собственная дочь с бессмысленным взглядом и приступом икоты играла главную роль. Такие представления, конечно, действовали угнетающе на создателя пьесы, но, подобно голливудским сценаристам, также недовольным своим положением, высокий гонорар смягчал моральный ущерб.
Если Шекспир, чтобы не впадать в подобную депрессию, никогда не писал для театра масок (за исключением странных пустяков, подобных театру масок, в поздних пьесах), Бен Джонсон с восторгом за хорошую плату показывал в коротких представлениях свое остроумие, ученость и лирическое искусство. Он рано отдал дань повальному увлечению: ему заказали пасторальную пьесу для театра масок, «Сатир», которую поставили в Олторпе, под открытым небом, когда король направлялся из Шотландии в Лондон. Некоторые из пьес для театра масок, написанные им, изысканны и содержат прекрасные лирические стихи.
Эти пьесы были привлекательны для Бена не только в финансовом отношении. Они помогали держать в узде два его самых существенных недостатка: многословие и проповеднический пыл. Его публика не хотела, чтобы ей читали проповеди о ее глупости; его актеры-любители не могли заучивать длинных речей. Чтобы написать такие пьесы, нужно было иметь сильный и утонченный интеллект, и Бен, превосходный художник, обладал им.
Агрессивный и раздражительный в общедоступном театре, Бен был подвержен ужасным вспышкам ревнивого гнева при работе над постановками театра масок, в которых многое зависело от совместного творчества и было отмечено конфликтом интересов. Блестящий оформитель Иниго Джонс довел визуальную сторону театра масок до такого совершенства, что сами слова, часто плохо выученные и невнятно произнесенные, попросту терялись. Джонс, на год моложе Джонсона, был великим человеком. Он изучал визуальные искусства в Италии и насаждал в Англии величественное зрительное восприятие античного мира, которое, будучи по природе своей космополитическим в столь многих областях, осталось провинциальным в живописи и архитектуре. Его карандаш творил чудеса, а его вкус был безупречен как в оценке королевской коллекции картин, так и в составлении архитектурных проектов. Они с Беном сначала работали вместе, если здесь уместно такое определение, над королевским упражнением на тему черной расы под названием «Маска Чернокожих». «Это была воля его величества, — сказал мрачно Бен позднее, — сделать их чернокожими». Сюжет не вдохновил его, и работу спасли только изобретательные костюмы и выдумки Иниго Джонса. После этого представления все, что он делал, принималось восторженно, только не поэтами. Иниго разработал сложную машину, machina versatilis, или вращающая сцену, и установил первую в Англии арку просцениума. Эти визуальные чудеса, вкупе с фантастическими костюмами, которые он разрабатывал, стали для королевского двора и знати истинной сущностью театра масок: слова служили только предлогом для их демонстрации. Визуальная ересь захватила театр, и Бен был раздражен. А если подумать о цене таких спектаклей: тысячи фунтов тратились на одно пьяное представление; этой суммы хватило бы, чтобы субсидировать целый сезон трезвых смешных комедий в «Глобусе» или «Фортуне».
