Как Платонов сам признается, у него уже было написано несколько рукописей, но писал он их в стол: «Все, что я писал, было тайной даже для моих друзей из ВООПИКа. Думаю, что я поступал правильно. В нашей среде было много сотрудников спецслужб. Я отношусь к ним без предубеждения. Многие из них сами были или становились истинными патриотами России». Но береженого Бог бережет. Талант ученого смог раскрыться только уже в постсоветское время, когда были сняты официальные запреты на даже самое употребление термина «масонство» и на даже сами имена духовных подвижников Третьего Рима — Святой Руси.
Но уже и в советское время мы в ВООПИК начали заниматься не только восстановлением памятников, сопровождавшимся практически нелегальной духовной деятельностью. Но и занимались прямой легальной политической практикой, бросив вызов официальной иуцаизированной идеологической рутине, насаждавшейся «Яковлевыми».
Особенно прославились «Русские клубы». Слово-то какое! а оно у всех было на устах — «Русские клубы!»
Именно в «Русском клубе» на Петровке 28, в знаковых стенах древнего русского Высокопетровского монастыря сформировался духовный центр, откуда пошла-полетела по всей стране, возрожденная из пепла, как птица Феникс, Русская Идея. Та самая, которой сейчас так не хватает, чтобы стать на ноги стране и обществу. Тогда тоже все было после Русской Смуты при Хрущеве муторно, как сегодня. Но ведь нашли мы духовно себя, возродили Русскую Идею. О «Русских клубах» подробно написано у Сергея Семанова в его «Русско-еврейских разборках». Я тоже уже писал о роли «Русских клубов» в своем злободневном романе «Сатанинские признания закулисного человека» («Молодая гвардия», 1995, № 12, 1996, №№ 1–7). Что было в них главного? и знало ли о них руководство страны?
Прекрасно знало. Даже поддерживало. Решение Политбюро о создании Всероссийского Общества Охраны Памятников Истории и Культуры состоялось, как только Брежнев пришел к власти. До Брежнева такие общества показательно были разрешены всем союзным республикам, кроме РСФСР. Русским же создание своего такого общества принципиально запрещалось — иудеи панически боялись возникновения нового Союза Русского Народа. Но Брежневу объяснили, что иного выхода, чтобы удержать власть у него нет.
Мы ведь подвели Брежнева к мысли, что, если он хочет опереться на русское крыло, то нужно дать русским выстроить «окопы», чтобы защищать свои исторические и культурные ценности, а заодно и, само собой, крепкую Государственную власть. Целый коллектив молодых сторонников Брежнева, активно помогавших ему убрать «ублюдка Никитку с его “младотурками”-“шестидесятниками” (разрушавшими советскую власть во имя троцкистого космополитического «интернационализма») вынашивал, разрабатывал эту идею. И — готовил-готовил почву в «косных партмозгах», пока Михаил Шолохов, со свойственной ему образностью мышления, уже открыто не сформулировал Брежневу «эту шикарную мысль» — о создании опорных пунктов (типа пунктов охраны порядка для помощников милиции — дружинников) в форме «русских клубов» на базе тут же Брежневым моментально и созданного Всероссийского Общества Охраны Памятников Истории и Культуры. Это, мол, будут твои, Леня, самые самоотверженные, самые неподкупные, самые верные государству и тебе, дружинники — Дружинники Русского Духа!
Так вот. На Политбюро было принято закрытое решение, и 24 июля 1965 года состоялось Постановление Совмина Российской Федерации о создании Всероссийского Общества Охраны Памятников Истории и Культуры. Брежнев лично поручил Черненко проследить, чтобы в оргкомитет ВООПИК попали лишь «государственники» — не перекати-поле-иудеи, а крепкие русские люди. И тщательный отбор и подготовка к Учредительному съезду ВООПИК шли почти год. Но поработали на славу. Чужих не было!
Андропов приходит на Лубянку 19 мая 1967 года, когда «опорные пункты дружинников русского духа» — «русские клубы» уже практически развернулись.
Кто такой Андропов? Вот характеристика, данная ему собственным выкормышем, которого он вытащил из Ставропольского края, где всегда отдыхал, продвинул в Политбюро и подготовил, чтобы передать ему власть. Ну, точно так же, как Каганович выкормил Хрущева. Помошник Горбачева В.И. Болдин вспоминал, как Горбачев жаловался на жизнь: — а что Андропов сделал для страны? Думаешь, почему бывшего председателя КГБ, пересажавшего в тюрьмы и психушки диссидентов, изгнавшего многих из страны, средства массовой информации у нас и за рубежом не сожрали с потрохами? да он полукровок, а они своих в обиду не дают. У него мама Файнштейн Евгения Карловна.
Горбачев и сам, чтобы «они» его в обиду не дали, к месту ни к месту вспоминал своего деда, ненавидевшего советскую власть Андрея Моисеевича. Вот в такой «идеологической атмосфере» возникли «русские клубы».
Естественно, что первая реакция Андропова-Файнштейна была — закрыть «рассадник», но ответная реакция Хозяина была для него совершенно неожиданной — он посоветовал КГБ не вмешиваться в «сугубо русское дело» и передал «русские клубы» под негласную опеку самой партии, то есть близких ему самому «контрабандистов» («контропропагандистов»).
Тем не менее, Андропов не смирился и оперативно возрождает расформированный после Сталина СПО — Секретно политический отдел, который занимался политической оппозицией и был самым страшным жупелом «чекизма». Он создает «Пятку» — Пятое управление по борьбе с идеологической диверсией. «Пятка» сразу стала любимым детищем Андропова, ею он только и занимался, практически передоверив внешнюю разведку и охрану границ своим заместителям К.К. Циневу и С.К. Цвигуну, ставленникам Брежнева и давним друзьям брежневской семьи, предусмотрительно подсаженным под «Файнштейна».
Возглавил «Пятку» бывший секретарь Ставропольского краевого комитета партии по пропаганде М.Ф. Кадышев. Но того быстро съел его первый зам, лизавший известное место Андропову Филипп Денисович Бобков, службист, без оперативной практики, никогда Лубянку не покидавший, «пороху не нюхавший» чиновник, только протиравший штаны, хоть и закончивший карьеру в самом престижном кабинете на 4-м этаже дома № 3 на Лубянке. Он продвинулся в комитете по выборной партийной линии — охотно брался за общественную нагрузку не освобожденного парторганизатора, от чего другие отлынивали. Странная эта была личность. Насквозь «андроповская». Показно добродушный, с чертами булгаковского героя «Собачьего сердца», он родился в местечке на Украине, но потом его семья перебралась в Макеевку, где его отца в 1937-м уволили с завода, но, хотя в местных газетах всячески поносили, так и не посадили. В войну семья уходила из Донбасса «пешком», но добежала аж до Перми, где отец устроился прорабом, а мальчика своего Филиппка папа устроил сначала комсоргом, а затем тот попер в горком и аж до секретаря горкома ВЛКСМ (всего за пару-другую месяцев — какая карьера, когда все сверстники на фронте!). Но дальше его самого взяли в армию, где Филиппок дослужился ко дню Победы аж до старшины. А сразу после армии его, как молодого коммуниста, зачисляют уже 9 июня 1945 года в Ленинградскую школу контрразведки «СМЕРШ» — «смерть шпионам!». После скороспелой годичной школы «из-за ошибки писаря, который вместо направления в Макеевку написал в Москву» (так в мемуарах самого Бобкова!), выпускник СМЕРШа получает погоны младшего лейтенанта и направление аж на саму Лубянку, где он отирает ковры 45 лет.
