Упорно настаивая на передаче в мое подчинение стратегической авиации, я, помимо всего прочего, находился под влиянием урока, столь убедительно продемонстрированного в боях под Салерно. Для обеспечения успеха сражения подчас требуется использовать все возможности, до последнего человека, и командующий не должен зависеть от того, будет ли выполнена его просьба оказать войскам авиационную поддержку или нет. Было крайне важно, чтобы все наши наступательные силы, в том числе и стратегическая авиация, были в распоряжении командующего для использования в критические моменты боя. Я твердо заявил, что, пока буду командующим, не приму никакого иного решения, хотя и согласился с тем, что стратегические авиационные объединения не будут подчинены тактической авиации, а будут получать приказы непосредственно от меня. Это не накладывало на меня особенно большой дополнительной нагрузки, поскольку мой заместитель главный маршал авиации Теддер не только был опытным командиром, но и пользовался доверием в военно-воздушных силах, как английских, так и американских.
У нас не было намерения использовать стратегическую авиацию в качестве простого придатка к тактическому авиакомандованию. Наоборот, мы больше всего хотели продолжать разрушение немецкой промышленности, особенно нефтеперерабатывающей. Генерал Спаатс убедил меня, что, поскольку у Германии усиливаются затруднения в связи с истощением запасов топлива, это окажет самое серьезное влияние на способность немцев вести боевые действия и соответственно ускорит их поражение в войне.
Мои представления относительно подчинения стратегической авиации были приняты в начале апреля, и с этого времени, пока не прошли решающие фазы кампании во Франции и Бельгии, Дулиттл и Харрис подчинялись непосредственно мне. Строго говоря, организация Ли-Меллори охватывала только те авиационные силы, которые были непосредственно выделены в состав экспедиционных сил как их неотъемлемая часть. Это были английские военно-воздушные силы, поддерживавшие 21-ю группу армий, 9-я воздушная армия, поддерживавшая американскую 12-ю группу армий, и позднее американская авиация, действовавшая в поддержку 6-й группы армий (французских и американских войск) на юге Франции. В его командование входили также многочисленная транспортная авиация, разведывательные самолеты и авиачасти специального назначения.
Для управления сухопутными войсками не предусматривалось назначения отдельного командующего. Поскольку наша десантная операция осуществлялась на относительно узком участке фронта с привлечением всего двух армий, один из командующих этими армиями должен был постоянно осуществлять боевое взаимодействие между двумя армиями на начальных стадиях операции. Однако в планах предусматривалось скорее создание отдельных английской и американской групп армий на континенте, и поэтому было логично, чтобы сухопутные войска каждой из них имели своего командующего, непосредственно подчиненного моему штабу, когда эти группировки будут располагать достаточными силами, чтобы осуществить решительный прорыв и начать быстрое продвижение через Западную Европу. Этот принцип распространялся также на группу армий, которая позднее вторглась во Францию с юга. Во избежание большой путаницы не предусматривалось никакого дополнительного штаба между этими тремя основными командующими сухопутными войсками и моим штабом. Отсюда вытекало, что каждый из этих трех командующих группами армий являлся, по существу, руководителем сухопутных войск в своей зоне и получал поддержку со стороны тактического авиаобъединения.
Этот вопрос был тщательно обсужден и хорошо понят всеми задолго до начала операции. Однако некоторые английские офицеры, но не те, которые работали в моем штабе, оказались по традиции приверженцами строгого соблюдения «триумвиратного» метода руководства войсками и считали, что нам следует иметь отдельного командующего сухопутными войсками в качестве моего заместителя.
С прибытием Джорджа Паттона со Средиземноморья наша команда приобрела сильного игрока. В разговорах с Джорджем я советовал ему избегать пресс-конференций и публичных заявлений. Он обладал просто талантом делать подобные взрыву заявления, которые часто потрясали его слушателей. Однако весной 1944 года над его головой разразилась настоящая буря. Перед собранием англичан он сделал опрометчивые и неуместные высказывания о необходимости для Англии и Америки объединиться, чтобы управлять миром после достижения победы.
Поскольку сицилийский "инцидент с пощечиной" все еще был свеж в памяти общественности, то это заявление, преданное широкой гласности, привлекло к себе значительно большее внимание. Его критики получили новое подтверждение того, что Паттон совершенно непригоден для командования армией. Впервые я начал серьезно колебаться, сумею ли остаться верным старому другу, в боевых способностях которого я никогда не сомневался. Однако меня беспокоили не столько эти его заявления, сколько нарушение данного мне обещания.
Расследование быстро выявило два момента, которые повлияли на мое решение. Первым из них было то, что вначале Паттон вообще отказался выступать и просто по настоянию своих гостеприимных хозяев поднялся на трибуну, чтобы сказать несколько слов в поддержку целей данного собрания. Вторым моментом было то, что его заверили, что эта встреча носит частный характер, не будет никаких репортеров и никакая информация не просочится в прессу.
Между тем этот инцидент дал повод для обмена телеграммами с военным министерством, но, как всегда, министр и начальник штаба оставили на мое усмотрение принятие окончательного решения.
Во время расследования Джордж Паттон явился ко мне и с присущим ему благородством и эмоциональностью сказал, что подаст в отставку, чтобы избавить меня от всяких затруднений. Когда я в конце концов сообщил ему о решении забыть этот случай и сохранить Паттона в армии для замещения в будущем должности командующего 3-й армией, он был тронут до слез. В подобные минуты у генерала Паттона проявлялись такие стороны его характера, которые кому-либо, за исключением его близких друзей, трудно было понять. Его мучили угрызения совести не только за причиненные мне неприятности, но и за свою резкую, как он сказал, критику в мой адрес среди своих коллег, когда он думал, что я, возможно, его уволю. Я со смехом ответил ему: "Вы перед нами в долгу; расплатитесь несколькими победами, и мир сочтет меня разумным человеком".
Было важно, чтобы стратегическая цель операции «Оверлорд», в которой высадка десанта будет просто начальной фазой, осуществлялась как можно раньше. Полученная от Объединенного англо-американского штаба директива была очень лаконична: нам предписывалось высадиться на побережье Франции и затем уничтожить немецкие сухопутные силы. В одном из ее параграфов говорилось: "Вступить на Европейский континент и во взаимодействии с другими союзными государствами предпринять операции, нацеленные на сердце Германии и на уничтожение ее вооруженных сил". Разгром вражеских войск всегда оставался нашей главной задачей.
Сердцем Западной Германии был Рур — основной центр военной промышленности страны. Вторым наиболее важным промышленным районом был Саарский бассейн. От этих двух районов в значительной мере зависела способность Германии вести войну.
Один из удобных путей подхода к реке Рейн для ее форсирования крупными силами проходил севернее Рура, а другой — через район Франкфурта. В то же время Рейн можно было форсировать и на юге, около Страсбурга.
Северный маршрут, по нашему мнению, являлся наиболее важным. Во-первых, в северной части Рура местность возле Рейна была более благоприятной для наступательных действий. Во-вторых, относительно небольшое продвижение наступающих войск в этом районе отрезало бы Рур и его военную промышленность от остальной Германии. Третьим соображением в пользу наступления на севере было то, что здесь находился город Антверпен с его лучшим портом на северо-западе Европы. Захват и использование этого порта значительно сократили бы наши линии коммуникаций. Нам было ясно, что с подходом к границам Германии проблема снабжения войск приобретала бы критический характер.
Однако захват последних источников военной мощи Германии не мог быть осуществлен путем простого нанесения удара на узком фронте вдоль северного побережья. Было очевидно, что наши войска, наступающие этим маршрутом, встретили бы решительное сопротивление противника. Наступление же только частью наших сил на каком-нибудь другом направлении не позволило бы нам достичь поставленной цели.
Чтобы избежать тупика в боевых действиях, мы планировали бросить все наши силы на прорыв вражеской обороны и вести наступление на широком фронте, сосредоточивая основные усилия на левом фланге. Тем самым мы в максимально короткие сроки овладели бы огромными портами Бельгии. В результате такого наступления мы вышли бы в те районы, в которых, как нам было известно, устанавливалось на боевые позиции секретное ракетное оружие, а по мере продвижения вперед создали бы прямую угрозу Руру. Кроме того, планировалось с самого начала наступать и в направлении на Саар, как только это станет возможным после захвата бельгийских портов и выхода действующих на левом фланге войск к рубежу, откуда можно было угрожать Руру. Противник проявлял бы нервозность в связи с угрозой безопасности Саарского бассейна, а в это время наши войска, наступая в этом направлении, вскоре соединились бы с высадившейся на юге Франции группировкой, которая по плану должна была продвигаться на север по долине Роны. Такое соединение, создающее единый фронт, было обязательным и дало бы нам очень скоро большие преимущества. Оно привело бы к освобождению Франции и открыло нам дополнительную широкую систему линий коммуникаций для быстрой доставки подкреплений из Америки и бесперебойного снабжения действующей армии. И наконец, немецкие войска, которые могли остаться к западу от места соединения наших войск, оказались бы отрезанными и тем самым выведенными из боевых действий. Такой план операций позволил бы нам использовать все наши войска непосредственно в боевых наступательных действиях и избавил бы от необходимости развертывать дорогостоящую оборону на растянутых флангах, где союзные войска были бы обречены на выполнение второстепенных пассивных задач.
