Недавно Батенкова привезли из Петропавловской крепости в Томск и дали 500 руб. сер. на обзаведение. Он ко мне писал с Шаховским несколько слов, я ему тотчас ответил длинной грамоткой. По словам очевидцев, заметны следы долговременного заключения, а пишет здраво и хорошо. Авось свободный воздух оживит его. В Тобольске он нашел многих старых знакомых, которые хорошо его принимают. Все-таки жаль, что он удален от своих. Если будете ехать через Томск, непременно отыщите его. Я все надеюсь, что зимой вы съездите в Европу: тут есть своекорыстное желание – потолковать с вами; между тем читайте эту бесконечную болтовню. Приветствуйте ваших домашних.
Верный ваш Пущин.
Пожмите руку всем нашим в Красноярске.
[Ялуторовск], 13 июля 1846 г.
Очень жаль, любезный друг Кюхельбекер, что мое письмо[293] тебя рассердило: я писал к тебе с другою целью; но видно, что тут, как и во многих других обстоятельствах бывает, приходится каждому остаться при своем мнении. Писать больше об этом тебе не буду, потому что отнюдь не намерен волновать тебя, к тому же ты видишь какие-то оттенки богатства, о которых я никогда не помышлял. Во всех положениях есть разница состояний, во всех положениях оно, может быть, имеет некоторые влияния на отношения, но в нашем исключительном положении это совсем не то. Богат тот, который сам может или умеет что-нибудь произвести, – потому ты богаче меня и всех тех, кому родные присылают больше, нежели тебе; богат между нами еще тот, кто имеет способность распорядиться полученным без долгу; следовательно, и в этом отношении ты выше нас. Одним словом, письмо твое пахнет хандрой. Пожалуйста, извини, что я навел тебя невольным образом на такие размышления, которые слишком отзываются прозой. Мне это тем неприятнее, что я привык тебя видеть поэтом не на бумаге, но и в делах твоих, в воззрениях на людей, где никогда не слышен был звук металла. Что с тобой сделалось? Верно, это была минута, где мой Вильгельм был не в своей тарелке. Эта минута, без сомнения, давно прошла: я в этом твердо уверен.
Ты мне ничего не говоришь о своем здоровье. Поправляется ли оно настоящим образом? Бога ради, не бросай оружия, пока не изгонишь совершенно болезни.
У нас все в известном тебе порядке. В жары я большею частью сижу дома, вечером только пускаюсь в поход. Аннушка пользуется летом сколько возможно, у нее наверху прохладно и мух нет. Видаемся мы между собой попрежнему, у каждого свои занятия – коротаем время, как кто умеет. Слава богу, оно не останавливается.
Приветствуй за меня Дросиду Ивановну и поцелуй детей. Все наши мужского и женского пола желают вам, вместе со мной, всего лучшего.
Верный твой И. Пущин.
Прошу покорно почтенного Александра Ивановича доставить это письмо Вильгельму Карловичу.
[Ялуторовск], 13 сентября [1846 г.].
Удивил ты меня твоей запиской с чревовещателем. – Принять и приласкать человека, которого ни ты, ни я не знаем. Разумеется, я принял эту прозу за поэзию и отправил тирольца на квартиру, где обыкновенно останавливаются комедианты, посещающие Ялуторовск. Пригласил приезжего прийти чай пить и старался доказать ему, что он своим чревом нисколько не расшевелит нашей почтенной публики. Советовал ему скорей ехать в Тюмень и пробираться до грязи в Казань. Цинцильман, кажется, со мной согласен. Наконец, если будет действовать, то я, в уважение твоей рекомендации, только могу заплатить ему оброк, но все-таки позволь избавиться от посещения его театра. Видал я довольно этих штукарей.
Басаргин порадовал меня известием о «Кесаре». По-моему, тут Жуковский действует лучше самого героя. Спасибо, что он так мило берется быть повивальной бабушкой. Вам остается представить младенца в приличном виде. Чем больше положите ему на зубок, тем лучше.[294] Перекрест получил здесь у откупщика кабак, без всякого залога. Следовательно, ты не хлопочи больше об нем. Дружески обнимаю тебя, любезный друг. Благодарю, что сказал несколько слов с чревовещателем, но все-таки лучше, если вперед ограничишься голосовещателями – довольно и с ними возиться, помимо этих феноменов.
Все наши тебя приветствуют, а ты за нас поклонись Дросиде Ивановне.[295]
Если хочешь знать, справедлива ли весть, дошедшая до твоей Александры, то обратись к самому Евгению: я не умею быть историографом пятидесятилетних женихов, особенно так близких мне, как он. Трунить нет духу, а рассказывать прискорбно такие события, которых не понимаешь. Вообще все это тоска. Может быть, впрочем, я не ясно вижу вещи, но трудно переменить образ мыслей после многих убедительных опытов.
Прощай, друг. Не прими моих строк за чревовещание, – я, право, с некоторого времени не раз поверяю сам себя и испытываю, нет ли во мне задвижки.
Верный твой И. П.
96. Н. Д. Фонвизиной[296]
[Ялуторовск], 6 генваря [1]847 г.
Миша привез мне ваш листок, добрая Наталья Дмитриевна. Миша и ответ мой везет вам с искренним моим желанием всего вам лучшего в наступающем году…
Мы здесь провели праздники в своем кругу – чаще обыкновенного собирались. Завтра будет финал этим собраниям по случаю именин Ивана Дмитриевича, которые мы, вероятно, отпразднуем у Матвея Ивановича. Сходки наши довольно однообразны, иначе и не может быть, когда не только в действующих лицах, но и в самых декорациях не много перемен. Впрочем, хорошо и то, что вся труппа действует на одной сцене: монологи довольно редки, большею частью действия совершаются рецитативою. По вдовьему департаменту[297] все обстоит благополучно.
С этой почтой было письмо от родных покойного Вильгельма, по которому можно надеяться, что они будут просить о детях. Я уверен, что им не откажут взять к себе сирот, а может быть, и мать пустят в Россию. Покамест Миша учится в приходском училище. Тиночка милая и забавная девочка. Я их навещаю часто и к себе иногда зазываю, когда чувствую себя способным слушать шум и с ними возиться.
Николай на ревизии в Крыму, жене его лучше…
Нарышкин с женой гостил у нас на даче трое суток, был у сестры в Новгороде и оттуда ко мне написал…
Из Иркутска я получил подробности о смерти доброго нашего Артамона – он умер сознательно с необыкновенным спокойствием. Сам потребовал священника и распорядился всеми своими делами. Что год, то новые могилы!..
Верный ваш И. П.
97. М. Н. и Н. И. Пущиным
[Ялуторовск], 7 июня 1847 г., суббота.
